Куплетов пять здесь опущено, полный текст здесь.
Россия словно под арестом
— настолько вырос наш престиж.
Мир стал таким опасным местом,
что никуда не полетишь.
Я не пишу, молчу, пощуся,
не вижу снов, не пью вина:
чего ни выскажешь — кощунство,
куда ни сунешься — война.
Повсюду умысел злодейский,
конец уютным временам,
сплошной театр военных действий
— призыв, цензура, трибунал…
Стратег диванный откровенный
пыхтит от имени отцов,
что Русский мир есть мир военный,
и хватит жить, в конце концов!
Порядок смят. Явился хаос.
Проеден, кажется, стабфонд.
Где отдыхать? Наотдыхались!
Бери шинель, пошли на фронт.
Как говорил покойный Лесин
— мы в новом мире, господа,
но этот мир ужасно тесен:
нельзя туда, нельзя сюда…
Нельзя светиться над Синаем.
Нельзя в Одессу — там враги.
Восток закрыт — мы там стреляем.
Про Запад — думать не моги.
Законы времени жестоки,
везде запретная черта:
порвет фанатик на востоке,
а запад отберет счета.
Везде, везде от нас устали,
везде запреты — от и до:
Париж не отдал нам мистрали,
плюс там живет «Шарли Эбдо»;
На что нейтральны Берн и Цюрих,
но Скрынник там уличена,
и как-то видно по лицу их,
что не последняя она…
Само собой, поездки в Штаты,
в альтернативный край земли,
буквально гибелью чреваты:
пришел, увидел, унесли.
Средь этих заговоров черных
у возбужденных русских масс
два только города опорных:
один — Донецк, другой — Дамаск.
Две новоизбранных столицы,
два главных символа страны
— другие могут отвадиться,
но эти будут ей верны:
среди бушующего хора,
где слился с новым старый свет,
мы их последняя опора:
у них альтернативы нет.
Зачем учиться по-немецки,
мол, по-английски утомясь?
Учиться будете в Донецке,
лечиться съездите в Дамаск…
Я допускаю, между прочим,
что года, скажем, через два
«Довольно, больше мы не хочем!»
— воскликнут Питер и Москва.
И Русский мир, как в доброй сказке,
увидит сказочные дни:
в Донецке — дума. Власть — в Дамаске.
А мы — на Родине. Одни!