Вся жизнь - в дизайне
Надо полагать, немногие читатели «Обзора» обратили внимание на то, что не так давно был Международный день дизайна. Хотя в последнее время в Литве история дизайна советской поры то и дело становится темой выставок и публикаций. Правда, как правило, под таким углом, что специалисты, стоявшие у истоков литовского дизайна, только диву даются.
Между тем у нас ещё есть возможность ознакомиться с воспоминаниями дизайнера Владаса Бутримаса. К слову, читатели «Обзора» на наших страницах не так давно уже «встречались» с Владасом Бутримасом, но как с руководителем одного из народных театров Литвы. Но в той публикации он упоминался под своей первой фамилией – Владас Долматов. Потом Владас сменил фамилию. Впрочем, к резким переменам в его жизни нашему герою было не привыкать.
И ещё: 4 июля у Владаса Бутримаса (на снимке) – юбилей, 95 лет со дня рождения, с чем «Обзор» его и поздравляет от всей своей газетной души!
А теперь слово юбиляру.
- Два раза в год завод радиоизмерительных приборов, на котором я тогда работал, нанимал художников рисовать портреты для демонстраций, а я писал лозунги. Общался с художниками, освоил живопись «сухой кистью». Так как наёмные художники часто «закладывали за воротник», мне приходилось «дописывать» портреты.
Моя рабочая специальность была «маркировщик», то есть я наносил на приборы и упаковки различные надписи и символы. И вот, чтобы избавиться от нетрезвых мастеров, руководство предложило мне стать художником завода.
Ну, сколько там рисовать, два праздника в году, а дальше что, без работы? И я стал благоустраивать в цехах «красные уголки». Пришлось самому проектировать мебель и всю интерьерную атрибутику. Столярный цех помогал мне воплощать идеи в жизнь. Так я самостоятельно осваивал принципы формирования интерьера.
В 1974 году за рубежом стало распространяться новое направление – слияние технических решений с достижениями эргономики и декоративного искусства, слово «дизайн», определяющее название технического проекта, стало символом изделий, включающих решение научных, технических, эргономических и эстетических требований.
В нашей стране это движение также получило распространение, особенно у проектировщиков прогрессивной техники: авиации, электроники, автомобилестроения.
В Москве объявили симпозиум по решению наименования данной деятельности, соответствующей социалистической идеологии. Съехалось более 200 специалистов разных технических, философских, политических, исторических направлений.
Так как моя деятельность имела косвенное отношение к этому направлению, я уговорил директора завода командировать меня на этот симпозиум.
Практики и теоретики искали определение этой деятельности в условиях социалистического государства. Политические теоретики настаивали на том, чтобы эта деятельность отражала социалистическую идеологию, поэтому решение искали, прежде всего, в теориях коммунистических постулатов.
И вот в книге А.Гинзбурга «Марксистско-ленинская эстетика» нашли такое сравнение: «Вопрос эстетики может касаться и техники», когда функция предмета и его внешний вид определяют общую качественную оценку – содержание и форма предмета дополняют друг друга.
После ожесточённых дискуссий решили понятие красоты назвать «эстетикой», а так как это определение относится к изделиям технического производства, то это направление получило термин «техническая эстетика».
Была утверждена система: Всесоюзный научно-исследовательский институт технической эстетики (ВНИИТЭ) в Москве и его филиалы в союзных республиках, в высших учебных заведениях аналогичные факультеты. НИИТЭ были созданы в Минске, Ленинграде и Свердловске, а созданный в Вильнюсе НИИТЭ обслуживал Литву, Латвию и Эстонию.
Вся промышленность должна была свою продукцию согласовывать с НИИТЭ, без оценки этих служб продукция к серийному производству не допускалась.
Обогащённый методической литературой ВНИИТЭ, я предложил руководству завода создать группу не технической, а производственной эстетики. Руководство завода меня поддержало. Выделили штат, помещение и определили наши полномочия: совершенствование рабочих мест, облагораживание производственных помещений и инженерно-технических служб.
Я собрал людей, которые имели какое-то отношение к изобразительному искусству. Это были конструкторы, умеющие рисовать, технологи и, конечно, рабочие.
Но все мы были «любители» этого направления, а нам были нужны профессионалы. И я обратился в Художественный институт к руководителю кафедры технической эстетики Феликсасу Даукантасу. Он выслушал наши задачи и выделил дипломантов: Л.Богачунене, И.Петкявичюса и К.Кристинайтиса. Они быстро освоились в наших условиях и включили в свои дипломные работы наши проблемы: интерьеры, производственная мебель, визуальная информация.
Завод нам выделил группу рабочих для реализации наших проектов: слесарей, станочников, маляров, столяров. Таким образом, мы вошли в структуру завода как «бюро производственно-технической эстетики».
На заводе был цех, где на прессовке пластмассы работали одни женщины. На стенах собиралась техническая пыль, которой дышали работницы цеха, была зафиксирована болезнь лёгких.
Нам поручили решить эту проблему. Мы предложили обить стены чем-то скользящим, чтобы пыль не оседала, а уходила в вентиляцию. На заводе использовались листы алюминия – 1,5 м х 3,5 м. Предложили этими листами обить стены. Руководство согласилось: «Берите, сколько вам надо».
И вдруг меня вызывает парторг. Я вхожу в кабинет, он говорит: «Стой там у двери. Вы что решили подорвать нашу оборонную промышленность? Алюминий идёт в авиационную промышленность, самолёты делаем. А вы каким-то бабам стенку облицевали».
Я отвечаю, что там работают наши жёны и матери, и что их здоровье страдает. А он говорит: «Я в своё время тебя бы к стенке поставил за эти дела. А ты мне тут разводишь демагогии. Вон отсюда!»
Я вышел, руки-ноги дрожат, пришёл к главному инженеру, всё рассказал. Мы с ним пошли к директору. Секретарь сказала, что директор занят, у него журналист из «Известий», но, когда увидел, что у меня дрожат руки, доложил. Я захожу и всё это рассказываю, журналист записывает, меня успокаивают коньяком. И через неделю на всю страну в «Известиях» статья и этот эпизод. Парторг уволился сразу, а мне - «зелёная улица».
Начали мы свою работу с проектирования оборудования рабочих мест. Их состояние было настолько разнообразное, что трудно было принять общее для всех конструктивное решение. Однако, другого выхода не было. В результате исследований каждого рабочего места искали общие конструктивные элементы: столешница, ящики для инструментов и приспособлений, регулируемое сидение и прочее.
Определили функциональную классификацию: оснастка рабочих мест механических цехов, слесарно-сборочных и сборочных, выпускаемой заводом продукцией. Единственным удовлетворяющим все требования решением могла быть система элементов, позволяющая монтировать из них различные рабочие места. И мы разработали такую систему: смонтировали рабочие места токаря, слесаря, электрика, ремонтника из однотипных элементов.
Эта работа стала нашей «визитной карточкой», мы рассылали чертежи по всей стране. Министерство выделило средства для налаживания серийного производства этой системы.
Все наши работы были под наблюдением профессионалов. Сам заведующий кафедрой постоянно приходил к нам, смотрел, как его ребята работают. Мы с ним лично познакомились, и он спросил какое у меня образование. Я ответил, что техникум. Он сказал, что для того, чтобы руководить таким отделом, надо иметь специальное высшее образование, иначе не будет роста и доверия в творческих предложениях.
В детстве я окончил вечернюю художественную школу, навыки в рисунке и живописи остались. Всё это я совершенствовал, когда руководил театром. Я сдал вступительные экзамены на заочный факультет в Вильнюсский художественный институт. Пять лет заочной учёбы естественно меня отвлекали от основной работы, я значительно потерял в зарплате.
Во время общения со студентами и преподавателями института пришлось многое переосмыслить, поменять некоторые убеждения.
Надо было найти свою «нишу», чтобы в обществе живописцев, скульпторов, архитекторов и дизайнеров быть «своим». По рекомендации профессора Ф.Даукантаса я стал изучать народное ремесленное творчество, выявлял истоки дизайна. Таким образом, определилась тема диплома.
Ряд моих статей в местной и союзной печати дали возможность наметить будущее своей деятельности. Однако тема «народного дизайна» не получила поддержки в обществе московских дизайнеров, меня обвинили в пропаганде национализма. Тема «Истоки народного дизайна Литвы» получила одобрение только при защите диплома в Вильнюсском художественном институте.
Московский руководитель моей научной работы после распада Союза и ВНИИТЭ рекомендовал мне вернуться к моей научной работе, хотя сам при защите дал отрицательную оценку, но у меня уже была другая работа. Я в школе на уроках труда продвигал дизайн в систему общего образования. Но это будет позже…
После окончания института началась активная работа по пропаганде основ производственно-технической эстетики на предприятиях Министерства средств связи.
Были и другие работы, например, наладили проектирование и производство рабочей фирменной одежды. В содружестве с другими заводами разработали производственную оснастку из алюминиевых профилей для сборочных цехов аппаратуры. Разработали систему плакатов по технике безопасности, создали кино- и фотостудии, наладили выпуск чертежей, проспектов, слайдов, кинофильмов по распространению нашего опыта на предприятиях отрасли. Делились опытом и с другими аналогичными службами других отраслей промышленности.
После анализа нашей деятельности на заводе, министерство присвоило нам звание «отраслевого отдела». На нас возложили функции распространения и внедрения основ технической эстетики на всех предприятиях отрасли. Нам выделили большие средства, особенно для отдела информации, которого у нас раньше не было.
Мы общались со многими отраслевыми организациями, проектными и технологическими институтами и, естественно, с заводами отрасли, на которых создавали отделы производственно-технической эстетики. В некоторых городах дизайнеров не было, мы проводили семинары, лекции, привлекая местных художников для этой деятельности.
Часто, по приказу министра, выезжали на объекты чрезвычайных ситуаций, к которым мы были причастны. Если возникало ЧП, то мне звонили по служебному телефону, иногда собирали всех специалистов для выяснения чрезвычайных обстоятельств. Однажды я получил приказ – срочно прилететь в Минск, ночью.
А когда на такие съезды мы собирались, у нас всегда с собой сумка, бутерброды. И вот сели мы на самолёт, в Минск прилетели, высадили нас, говорят: «Здесь в палатках будете жить». Показали палатку, мы зашли в неё. Говорим: «Наверное, новый объект будут строить стратегический какой-то и пригласили всех».
Смотрю – и архитектор проектного института здесь, и заместитель главного инженера, и директор. Думаю - серьёзный объект. Ну, сели, бутылочку открыли, ждём вызова. Входит человек, вызывает инженера из Ленинградского института проектирования. Он ушёл, ждём новостей.
Через полчаса он приходит белый весь и говорит: «Ребята, ЧП». Мы: «Что?». А он отвечает: «В 200 метрах отсюда 100 с лишним покойников лежит». Мы спрашиваем, что случилось? Оказалось, взорвался цех, а там были одни женщины.
Они полировали корпуса телевизоров, покрытых полиэфирным лаком. А когда проектировали общую вентиляцию цеха, она по проекту находилась в коробе между колоннами. И вот один рабочий-строитель дал предложение – сделать короба не квадратными, а прямоугольными и поставить их не между колоннами, а рядом. Освобождалась площадь между колоннами, не нужно строить фундамент для квадратных вентиляционных камер, прямоугольные короба помещаются радом с колоннами на их фундаменте.
Тогда никто не знал, что пыль полиэфирного лака обладает свойством пороха. Когда цех запустили в эксплуатацию, вентиляция включалась неоднократно, и никаких сбоев не было. Но однажды поставили вентилятор, который, видимо, был плохо отрегулирован, и его крылья цеплялись за корпус. При этом появлялась искра, которая спровоцировала взрыв полиэфирной пыли во всей вентиляционной системе. Так как короба стояли рядом с колоннами, взрываясь, они сдвинули их с места и обрушили верхние конструкции перекрытий. И всё это падало на головы рабочих.
Наш отдел участвовал в реконструкции одного конвейера. Обычно на всех конвейерах вентиляционный короб проходил внизу и подключался к общей подпольной вентиляции. Работницам было неудобно – некуда поставить ноги, мало места. Наши конструкторы при проектировании рабочих мест, в первую очередь, учитывали пожелания людей, которые на этих местах работали. И на этот раз пошли навстречу этим женщинам.
Вентиляционную систему установили наверху конвейера на прочных стойках и подключили её не к подпольному коробу, а вывели в другую систему. И вот эта крыша, когда всё падало, спасла людей. И меня сразу спросили, какое отношение я к этому имею. Я ответил, что конвейер проектировал. Комиссия сразу сказала, что я свободен. А так всех, конечно, «забрили». Ну, расстрела не было, но многим дали и 10, и 15 лет. А рабочему, который внёс это предложение, ничего не было, даже выговор не получил.
А второе ЧП - министр мне звонит и говорит: «Быстро в Красноярск». Я спросил, что случилось, а он мне ответил: «ЧП». Ну, думаю, конвейер мы не давали туда, какое там ЧП?
Приехали, нам говорят: «11 покойников тут». Спросили, где. Оказалось в цехе, где 11 женщин работало. Там такая форма есть, которая заливается воском, потом её отдают в цех и заливают металл.
Металл воск расплавляет, заполняет эти места и получается готовая железная деталь. И эти женщины заправляли эту форму воском. Эти формы тяжёлые, а плоскость металлическая. Они их возят по ней, соприкосновение большое, тяжело. А мы, когда просили нас сделать рабочие места, сделали поверхность ребристую. И соприкосновение стало намного меньше. И что произошло там?
Когда они льют этот воск, он капает на пол, а смыть его нельзя ничем, кроме бензина. И все привыкли к этому. Уборщица бензин в ведро добавляла и всё это вымывала. А нам сказали, что в цехе был взрыв. Стали думать, прицепились ко мне. Поняли все, что взорвались пары бензина. Но отчего? Должна была быть искра, чтоб взорвать воздух. Так как эти формы двигали, то значит, от ребристой поверхности верстака искра появилась. И меня сразу «за шкирку».
Я говорю: «Давайте сделаем эксперимент. Не может быть, чтобы искра от такого прикосновения возникла». Тем более что у нас верстаки были покрыты такой крепкой эмалью - не просто железо, а с эмалью. А эмаль ведь нейтрализует электричество.
А потом оказалось, что этим девочкам выдали нейлоновые халаты. И никто тогда не знал, что нейлон хороший проводник электричества, вызывает статику.
Они в конце смены переоделись, халаты сняли быстро, а одна говорит: «Ой, кто форму оставил на верстаке?» Протянула руку, а она вся наэлектризованная, искра ударила в этот халат, а воздух был насыщен парами бензина и взорвался. И из цеха выбегало уже 11 факелов. Там тоже 10 дней такого было стресса!
Мы часто общались с такими же подразделениями других министерств. В Жуковском было такое подразделение. Авиация раньше стала заниматься дизайном, потому что самолёт - это такое чисто дизайнерское творение. А нас вызвали в Жуковский на совещание, как дизайнеров аппаратуры для самолётов, и предъявили претензии нашим конструкторам: «Или мы будем самолёты делать квадратными, или вы аппаратуру - по оболочке самолёта». Потому что самолёты обтекаемые, округлые, а наша аппаратура стойка – шкаф. И вот надо было решать эти проблемы.
С конструкторами-радистами расчленили стойку на отдельные блоки, которые можно было устанавливать в любой плоскости.
На некоторых заводах заслуженные директора игнорировали наши предложения. Один директор на общем совещании про нас сказал: «Зачем мы держим этот отдел? Я купил 400 метров декоративной дорожки, повесил над конвейерами вазоны цветов. Вот и вся эстетика».
Можете представить моё состояние – я сидел в зале среди других директоров, – когда раздались аплодисменты. Правда, потом мы ему отомстили, когда обнаружили, что с этих висячих цветов падает пыль, и работницы конвейера дышат ею. Пришлось директору убирать из цехов и цветы, и ковровые дорожки.
Далеко не все заводы принимали нашу деятельность, некоторые даже это слово произносили неправильно – «внедрили эстекетику».
На всех оборонных заводах, а наш был таким, были представители КГБ, которые контролировали работу всех подразделений, в том числе и наше. Нас, художников, они никак не воспринимали. Они считали, что «красота» военной технике не нужна, поэтому «техническая эстетика» ими всячески игнорировалась, на нас начались «гонения».
Было время «битлов» и, естественно, многие наши ребята им подражали, особенно в причёсках. Нас стали преследовать. И вот в отдел приехала комиссия от Министерства обороны, полковник даже не стал вникать в нашу работу и доложил: «Этих «стиляг» надо закрыть».
В Министерстве наш отдел курировал заместитель министра И.Крипайтис. Мы с ним часто общались, принимали участие в реконструкции помещений Министерства и раз в неделю отчитывались перед ним о нашей работе в налаживании системы технической эстетики на предприятиях отрасли.
Я доложил ему о решении комиссии Министерства обороны. Наш министр встал на защиту ООПТЭ. Мы собрали все наши творения, проспекты, буклеты, фильм, чертежи, авторские свидетельства. И.Крипайтис пошёл на приём к министру обороны Е.Устинову и объяснил нашу ситуацию.
Очевидно, министр обороны ознакомился с работой подразделений технической эстетики других министерств. И вот, где-то в 80-е годы вышел приказ министра обороны за № 1060 «О внедрении достижений технической эстетики и эргономики на всех оборонных предприятиях».
И пошла «волна» в другую сторону. Нас стали приглашать на военные предприятия, в воинские подразделения, в технические военные училища. Правда, во многих уже работали художники-конструкторы, наш круг общения расширился.
Моё здоровье стало сдавать, и я пошёл к знакомому врачу. Я тогда курил много. Врач сказал: «Слушай, или тикай отсюда, или закончишь тут свои дни. У тебя предынфарктное состояние. Три язвы ты имел уже?». Отвечаю, что имел, меня еле откачали. То поесть никак не получается, то стресс и нервы всё время.
Врач сказал: «Уходи отсюда. Тем более, у тебя есть и запас знаний, применимых на другой работе».
И я ушёл. Меня знали многие филиалы технической эстетики. В Киевском филиале ВНИИТЭ не было профессионалов. А я пока работал, заочно окончил институт, и уже считался как профессионал с образованием.
Директор Киевского филиала Василий Иванович Стрельченко приезжал на завод, видел, что мы делали. Я в Киев приезжал часто – там наш завод был, и я на этом заводе помогал делать дизайн аппаратуры. И когда я решил уйти с завода, В.И.Стрельченко пригласил меня в Киевский филиал НИИТЭ и сказал: «Приезжай - расскажешь, покажешь, что ты можешь».
Я приехал, рассказал, показал на слайдах, чем занимался на заводе в отраслевом отделе производственно-технической эстетики.
Все проголосовали «за», и меня приняли на должность заведующего научно-исследовательским отделом. Опыт в этой работе был, знал, как проводить предпроектный анализ, как на этой базе выработать прогноз будущего изделия.
Часто приглашали к местному начальству, в райком, горком. Познакомился с главным художником Киева, который мне помогал ориентироваться в общественной жизни города. Райкому спроектировал мебель и помог реализовать проект на местной мебельной фабрике. За это был награждён путёвкой на круиз по Средиземному морю.
Иногда вызывали на «ковёр» в соответствующие органы. Видно, по доносу сотрудников, которым не нравились мои новшества, связанные с современным дизайном.
В партийных органах было такое мнение, что у нас работают одни евреи, мол, и наша атрибутика вся еврейская – ватман, кульман. И, мол, дизайнер – это тоже еврейская профессия.
Да, у нас работали евреи, но в документах они числились украинцами. Кстати, в Киеве на украинском говорили в основном евреи, а так повсюду звучала русская речь.
В отделе у меня были в основном молодые ребята, но почти ни одного профессионала дизайнера. Зато были талантливые инженеры, конструкторы, которые успешно осваивали основы дизайнерской деятельности.
Молодёжь я призывал поступать в аспирантуру ВНИИТЭ в Москве, чтобы на будущее укрепить дизайнерскую деятельность в отделе.
Методику нашей работы установили следующую: так как наш отдел научный, то, естественно, мы должны были проводить научные исследования с выходом на прогноз конструкторских решений.
Поэтому заказчиков всегда предупреждали, что мы вначале проводим анализ состояния их продукции на соответствие требованиям эргономики и дизайна, а затем предлагаем решения ближайших или перспективных задач по совершенствованию внешнего вида и конструкции проектируемой или выпускаемой продукции.
Так как мы были уполномочены согласовывать внешний вид изделий широкого потребления, то часто приходилось заказчикам давать компромиссные решения, поэтому было немало заказов на чисто поверхностное формообразование, не вникая в их коренное переустройство. Особенно, это касалось изделий бытового назначения: бытовая аппаратура, садовое оборудование, изделия домашнего обихода.
Нас в основном привлекали заказчики машино- и станкостроения, которые всегда соглашались на нашу методику проведения дизайнерских работ.
При анализе первых заказов станкостроения обратили внимание на неудобное обслуживание этой техники: например, при ремонте станка, чтобы добраться до его «внутренностей», необходимо было отвинтить около ста болтов, чтобы снять его оболочку.
Органы управления «разбросаны» по всей поверхности станка, что доставляло оператору много неудобств. Поэтому на первом этапе мы сосредоточили внимание на этих проблемах. Оболочку станков предложили выполнять в виде единого кожуха, цельносварной конструкции, которая снимается подъёмным краном, и станок, то есть его внутренняя механика, становится доступной со всех сторон, поэтому сокращается срок подготовки станка к ремонту и запуска в рабочее состояние.
Мы обратили внимание, что конструкторы станков, особенно крупногабаритных, плохо ориентируются в масштабных изображениях своей продукции. Для доказательства своих наблюдений решили применить «плазовое» проектирование, то есть изображение предмета 1:1.
Используя некоторые детали кульманов, мы спроектировали и изготовили чертёжный агрегат во всю стену и начертили внешний вид станка заказчика по их габаритным размерам. Когда показали чертёж конструкторам, они не поверили и стали сверять свои чертежи с нашими изображениями. Пришлось корректировать весь проект, а наш метод плазового проектирования взяли на «вооружение». Но мы на этом не остановились и стали их продукцию (внешний вид) макетировать также 1:1.
Так представили заказчику макет разработанного ими обрабатывающего автомата. Но когда вникли в функциональные возможности автомата, оказалось, что каждая система комплекса может работать отдельно, и если поставить ряд обрабатывающих систем, то одна управляющая система способна обеспечить работу целого ряда обрабатывающих автоматов. Такими же возможностями обладает и обслуживающая машина. Тогда мы предложили расчленить комплекс на отдельные агрегаты, чтобы из них можно было выстраивать линии обрабатывающих автоматов с одной секцией управления и секцией обслуживания.
Заказчик принял наши предложения для дальнейшей модернизации этого автомата.
Второй эпизод, когда к нам обратились пожарные, МВД. Сделать красивые огнетушители. Мы приехали к ним и попросили собрать все огнетушители, которые они выпускают. Мы глянули и ужаснулись. Каких только форм и видов там не было! Прямоугольные, квадратные, шарообразные огнетушители…
Мы считали, что огнетушитель должен быть опознаваем везде. Они спросили, что мы предлагаем. Вначале провели такой эксперимент. Взяли просто с улицы ребят – учеников, студентов, и у пожарных на площадке сделали такое место, где незаметно, в канавке, провели электропровод, который при подключении в сеть воспламеняется. И всех просили сложить свои вещи в центре круга – кто с чемоданом, кто с рюкзаком был. Затем раздали огнетушители 15 штук и сказали, что сейчас мы сымитируем пламя, а им надо его погасить. И включили сеть, каждый тушил, как мог, как помнил, как видел, но огнетушители не работали.
Массовка кинулась спасать свои вещи. И всё это на глазах этих майоров, полковников. И они тогда говорят: «Да, серьёзный вы нам урок устроили». И заключили с нами договор на предварительные экспериментальные исследования. Так обычный заказ стал научной работой.
Однозначно, мы сразу решили - форма должна быть единая для всех, то есть цилиндр. Независимо от мест применения, назначения – это должен быть цилиндр. Цвет – красный. На нём две белые полосы, как на пожарных машинах, то есть ассоциация, что это связано с пожаром.
Вместо инструкций, написанных мелким шрифтом – пиктограммы. Огнетушители, которые нужно переворачивать вверх дном и бить об пол – давно уже не выпускают, но наши экспериментаторы, большинство из них, действовали именно так, то есть в обществе не хватало информации о том, как необходимо «запускать» огнетушитель. Современный работает так: надо снять, проколоть пистон и нажатием на ручку гасить пламя.
Наш вариант – снимается предохранитель, наклонная ручка огнетушителя выпрямляется за счёт веса корпуса, боёк на ручке прокалывает мембрану и система работает.
Мы предложили, чтобы алгоритм запуска распространили во всех средствах информации. Показывали, как работает огнетушитель, – в кинофильмах, по телевидению, в школах, в литературе, в печати, во всех общественных местах.
Как-то поехал за границу, в Швецию, ходил по городу и смотрю – магазин огнетушителей. Зашёл, мне показали огнетушители. Форма как наша – цилиндр, аналогичный запуск и пиктографическая информация, но!.. Если пожар разгорается в зоне нахождения огнетушителя, а его никто не использует, он, при повышении температуры, автоматически включается и гасит пространство вокруг себя. Мы до этого не додумались.
Мы предложили к любому огнетушителю прилагать наклейки, чтобы во всех помещениях было видно, где находится огнетушитель.
Мы с пожарными очень сдружились, вплоть до генерала. Они потом просили ещё что-то делать. Мы спроектировали зал, в котором они демонстрировали свои разработки.
Были работы не основные, а второстепенные. Торговые автоматы, уличные знаки город заказывал, они были внедрены в Киеве, например, на схеме города: набираешь адрес - и табло показывает маршрут.
В Киевском филиале я очень много занимался пропагандой дизайна, так как, кроме меня, просто некому было. С пакетом слайдов ездил с Обществом знаний. Так я почти всю Украину объездил. Устраивали семинары, выставки.
Ну и Чернобыль. Всех специалистов посылали на Чернобыльскую АЭС анализировать причины аварии. Конечно, туда, где все обломки разбирали, нас не пускали. Пустили в систему управления. Это огромный зал. Во всю стенку датчики и приборы.
Мы как глянули на эти приборы – мысль только одна: как это раньше она не взорвалась? Мы были с эргономистами – у нас был сильный отдел эргономики.
Индикация, подключение, управление – всё в разных местах на каждом приборе.
«Как можно сориентироваться по таким приборам?» Отвечают: «Да у нас ребята - во!». Здесь всё было на человеческом факторе.
Мы немного там пробыли, полчаса всего лишь нам отвели. Почему у нас на таком отсталом уровне приборы для атомных электростанций? Ответить было некому.
Я 10 лет отработал в Киевском филиале технической эстетики, и мне предлагали перейти преподавать в техникум. Они открыли техникум дизайна. Институт дизайна был в Харькове, меня приглашали туда, но я отказался.
В Институте дизайна в Литве освободилось место, директор поменялся. С прежним директором я не очень-то дружил. И ребята мне звонят, говорят, что у них место освободилось в отделе интерьера, и что теперь - новый директор. Я согласился, так как очень скучал по Вильнюсу.
С большим уважением и благодарностью обращаюсь к работникам и поныне функционирующего Украинского НИИ дизайна и эргономики, особенно к его директору Владимиру Свирко, с которым нас сдружило десятилетнее сотрудничество, а также к тем, с кем творили и распространяли украинский дизайн: Я.Файнлейб, Д.Шмельков, А.Толошный, А.Рубцов и другие.
Позже Украинский НИИ дизайна и эргономики присылал мне свои разработки, так как наш Институт дизайна ликвидировали. Я эти материалы передал на кафедру дизайна в Вильнюсскую художественную академию.
Я приехал в Вильнюс, меня приняли в Институт дизайна. Два друга моих – Лёнгинас Бальчюнас и Стасис Макарайтис - во всём помогали. И они мне дали отдел организации производственной среды на заводах. То, с чего я начал.
Первые мои разработки – это производственная среда станкостроительных заводов. В цехах, где большое пространство занято обрабатывающим оборудованием, совершенно не было места для кратковременного отдыха (10-15 минут).
Я разработал систему из алюминиевых профильных конструкций, которая позволяла оперативно организовывать такие зоны. Из этих конструкций можно было оперативно монтировать такие зоны.
Для служебных помещений спроектировал комплекс элементов (тумбочки, столы, шкафы), которые позволяли оперативно организовывать рабочие места инженерных и административных служб в необходимые функциональные зоны.
Последняя моя работа в этом Институте дизайна – зоны отдыха на автомагистрали, которая ныне известна как Via Baltica.
Это был 1991 год. Наш Институт дизайна «распустили». Никто дизайн в Литве не поддержал, кроме кафедры дизайна в Художественном институте. К тому времени профессор Феликс Феликсович Даукантас уже умер. И на этом всё закончилось, наше здание распродали. А ведь оно было построено на средства ВНИИТЭ специально для Вильнюсского филиала!
Нам выплатили компенсацию, в зависимости от того, сколько лет ты работал.
И куда деваться? Рядом с Институтом дизайна была русская школа им. Черняховского. А сейчас она, по-моему, «Сантарос» называется. А я с мужем директрисы этой школы был хорошо знаком. Он приходил к нам в Институт дизайна за консультацией. Он посоветовал мне идти работать в школу, там учитель труда нужен. Я пришёл к директрисе, всё рассказал о дизайне. Её очень заинтересовала идея преподавать основы дизайна на уроках труда, и меня приняли. Так я стал учителем.
Я слышал, что в Англии дизайн преподают в школах. Пошёл в Министерство просвещения Литвы и предложил: «На уроках труда обязательно должен быть дизайн, потому что ребята должны сперва спроектировать свой замысел, а потом реализовать». А раньше труды, да и сейчас, кое-где были такими: дают колодку – вот руби, обпиливай и всё.
В Министерстве меня принял А.Друнгилас, выслушал и повёл в одну комнатку. Открывает шкаф, а там полно литературы для преподавания дизайна в школах.
Я спросил, а как же всё это сохранилось? Он ответил: «Никто к нам не приходил с таким предложением. Забирай всё и давай вперёд».
Я прочитал всю эту литературу и стал разрабатывать программу, приспособлённую к нашей школе, её утвердил Совет министерства.
В общем, мне открыли дорогу. Я один из первых в Литве начал преподавать дизайн в средней школе. Стал ездить по всей республике, внедрял эту программу. Преподавал дизайн на курсах повышения квалификации учителей труда и рисования.
Но никто из дизайнеров в школу не хотел идти. Надо было готовить преподавателей дизайна в педагогических институтах, или обязать учителей рисования преподавать и основы дизайна.
Мне за эту работу присвоили звание учителя-эксперта пожизненно, то есть без ежегодного подтверждения.
Кто-то однажды пожаловался, что в школе уже с первого класса преподают какой-то дизайн. Приехали из родительского комитета и стали проверять мою работу.
«Какая-то эргономика у вас там. Дети не понимают». Я говорю: «Как не понимают? Идёмте в класс».
Пришли, 4-й класс у меня был как раз. Я говорю: «Ну, ребята, тётеньки о дизайне хотят знать, что вы понимаете или не понимаете». И эти бабки начали задавать вопросы: «А что такое, я вот у тебя в тетрадке смотрю, антропо..по..пеметрия какая-то?»
Он встал и говорит: «Тётенька, антропометрия – это наука о размерах человека. На какой высоте человек может сидеть, на какой высоте он может достать». После этого нас оставили в покое.
На уроках труда я ввёл такой порядок: вначале ученик даёт предложение, что он хочет сделать, затем делает подготовительный чертёж или эскиз с размерами и изготавливает объект или его макет.
Я их научил чертить, а потом то, что начертил, и сделать. Проекты были разные, от макетов домов, дач, гаражей до натурных объектов: например, мебель из типовых деталей, декоративные панно (во всю стену) из модульных элементов, железных упаковочных лент, обрезков древесины и прочее.
Я благодарен учителям труда, которые в мастерских сохраняют эти объекты, организуют экспозиции и выставки наших работ. Все эти работы можно увидеть в вильнюсской школе «Сантарос».
В строительном Институте на архитектурном факультете решили преподавать дизайн, обратились в Художественный институт на кафедру дизайна, и там порекомендовали меня. Я, конечно, согласился, оставив школу, в которой проработал 15 лет.
На архитектурной кафедре молодые преподаватели стали продвигать новые «веяния», что противоречили классическим основам искусства, в том числе и дизайна. Проработав четыре года, устав от дискуссий с молодыми архитекторами, я ушёл.
Как-то познакомился с директором строительного училища, и он предложил преподавать у них основы архитектуры, так как бывший учитель уходил на пенсию. Проработав год, я предложил создать группу подготовки специалистов по реставрации декоративных элементов на строительных объектах (стилизованной архитектуры).
Разработали программу, согласовали со всеми ведомствами, имеющими к этой проблеме отношение: археологами, союзом архитекторов, строителями, – все были «за». Разработали учётную программу, утвердили, дали информацию о наборе учащихся на эту специальность, но собрали только несколько желающих, хотя потребность в таких специалистах огромная.
В Литве разрушается большое количество объектов стилизованной архитектуры (готики, ренессанса, барокко, рококо, ампира, классицизма), и явно не хватает специалистов этой профессии. По нормативам группа должна состоять не менее чем из 30-ти учащихся, а мы тогда собрали 4.
Тогда я предложил создать художественную студию, в которой желающие студенты могут выполнять такие работы: колонны, капители, бордюры, рельефы и др. В качестве материала я выбрал блоки ячеистого бетона, лёгкость, пористость и прочность которых подходила для наших видов обработки (пиление, колка, строгание, шлифовка и др.). Работа в студии по желанию после уроков.
Посещали занятия от 5 до 20 учащихся, время ненормированное. Администрация училища разрешила принимать некоторые работы в качестве дипломных или курсовых.
Участники студии выполняли как свои замыслы, так и задачи для нужд училища. Интерьеры помещений украшают панно «Гербы городов Литвы» 4 х 12 м, рельефы «Замки Великого Княжества Литовского» 3 х 6 м, «Знаменитые строительные объекты» 3 х 6 м, «Исторические объекты города Вильнюса» 1,5 х 6 м, символы древней Греции (колонны, рельефы, бордюры) 2,5 х 6 м, фасады домов средневековой Литвы 3 х 6 м.
Много работ выполнено в качестве сувениров и подарков - юбилейные медали, скульптуры.
В общежитии - панно «Египетские рельефы» 1 х 4 м, «Символы и гербы литовских князей» 3 х 6 м, «Стилизованная столовая утварь» 1 х 4 м.
К юбилею Вильнюса изготовили медали 0,5 х 0,5 м и скульптуры в полный человеческий рост «Основатель города Вильнюса Гядиминас» и «Покровительница строительства и архитектуры Св. Барбора», копия скульптуры рельефа собора Петра и Павла.
Однажды к нам обратились учёные Института истории, чтобы восстановить образы костёла и замка князей Радзивиллов в городе Дубингяй. По материалам учёных выполнили эскизы и чертежи макетов, которые представили в объёмном исполнении 1,5 м³.
Работы принимала авторитетная комиссия: учёные Института истории, представители Реформаторской церкви, руководство училища. Макеты передали в экспозицию Вильнюсского музея Радзивиллов (процесс приёма и передачи макетов в интернете).
В 2023-м на 93-м году жизни я вышел на пенсию. Ни из одного учреждения не увольнялся, а переходил из одного в другое «переводом», поэтому стаж с 1946 года (железнодорожное училище) до 2023 года непрерывный, то есть 77 лет.
Я благодарен всем руководителям учреждений, в которых работал, за поддержку и помощь в реализации моих идей и труда. А также всем коллегам и друзьям, помогавшим мне освоить эту замечательную профессию - дизайнер.
Фото Виолетты Грейцюн и из архива автора
