Вильнюсская загадка Есенина

Далеко не каждый в литовской столице ответит на вопрос, какое место в Вильнюсе связано с Сергеем Есениным. Потому что это своего рода подвох. «Да не был никогда Есенин в Вильнюсе!» - отметут вопрос с подвохом знатоки. Не был, но такое место есть.

Это Никольская церковь. Она стоит на главной улице Старого города. Если будете идти по улице Диджёйи, то церковь обязательно привлечёт ваше внимание яркой позолотой и некой солнечностью цветов. Солнечная, потому что это подражание стилю балканского православия. А там тепло, там тоже яблоки, как говорил персонаж одного славного фильма.

Церковь перестроена в 1865 году губернским архитектором Николаем Чагиным. Из-под его пера и циркуля вышли десятки проектов церквей в Литве, Латвии, Белоруссии...

Настоятелем Никольской церкви с 1874 года служил Иоанн Шверубович. Тут же, во дворе, была квартира, в которой жила семья священника. Младшим, пятым ребёнком был родившийся в 1875 году Василий Шверубович. Пора открыть карты: это будущий Василий Иванович Качалов. 11 февраля исполнилось 150 лет со дня его рождения.

Некоторые считают Качалова самым выдающимся российским театральным актёром ХХ века. А путь на сцену начался со… шкафа, который стоял в квартире Шверубовичей. Послушаем, что об этом рассказывает он сам.

«Я начал мечтать об актёрстве с десяти-двенадцати лет, с того дня, когда впервые увидел театр и пленился им, - вспоминал Качалов. - С того первого в моей жизни спектакля - это была опера «Демон» - и начал расти во мне актер. В поповской отцовской рясе с широкими засученными рукавами, с обнажёнными до плеч руками, с каким-то медальоном с блестящим камешком, который я похищал у матери и прикреплял себе в волосы над лбом, я влезал на большой шкаф и, стоя на нём, под самым потолком, орал на всю квартиру: «Проклятый мир!» или «Я тот, кого никто не любит и всё живущее клянет…» И меня действительно проклинало «всё живущее» в доме. Замахивалась тряпкой или щёткой старая нянька Гануська, чтобы как-нибудь меня унять. Подвывала сучка Фиделька. Кричала и волновалась мать, боясь, чтобы я не свалился со шкафа.

После «Демона» я всё чаще и чаще стал попадать в театр. И разных героев потом изображал. Пользовался я уже не только отцовской рясой, но и сестриными платками, муфтами и прочим. Выскакивал из-под стола со страшным злодейским топотом, с настоящим топором в руке, который выкрадывал у дворника».

Он учится в 1-й Виленской гимназии, производит фурор среди товарищей яркими ролями в гимназических спектаклях. Среди одноклассников, кстати, и Феликс Дзержинский.

Несмотря на «театральный» шкаф в Вильне, в Петербургском университете Шверубович поступил на юридический факультет. Потом - Москва. Но победил театр. В доме на Диджёйи у Шверубовичей бегала невыясненной породы Фиделька. В квартире Качалова (под таким псевдонимом он играет на сцене МХАТАа) в Брюсовом переулке живёт доберман Джим. «Дай, Джим, на счастье лапу мне»…

Вот мы и добрались до ответа на вильнюсскую загадку с подвохом. Золотым пером Есенина собака Качалова прямиком угодила в историю русской литературы.

Качалов и Есенин познакомились в марте 1925 года. Из воспоминаний Качалова: «Приведём к вам сегодня Есенина», - объявили мне как-то друзья. Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой. Небольшая компания моих друзей и Есенин уже сидят у меня. Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай моей собаки. Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошёл и увидал Есенина и Джима - они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукой обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что это за лапа, я сроду не видал такой». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из-под подмышки и лизал его лицо. Есенин встал и с трудом старался освободиться от Джима, но тот продолжал на него скакать и ещё несколько раз лизнул его в нос.

Сидели долго. Пили. О чем-то спорили, галдели, шумели. Есенин прочёл из своих стихов. Джиму уже хотелось спать, он громко и нервно зевал, но, очевидно, из любопытства присутствовал, и, когда Есенин читал стихи, Джим внимательно смотрел ему в рот.

Перед уходом Есенин снова долго жал ему лапу: «Ах ты, черт, трудно с тобой расстаться. Я ему сегодня же напишу стихи. Приду домой и напишу».

Дай, Джим, на счастье лапу мне,

Такую лапу не видал я сроду.

Давай с тобой полаем при луне

На тихую, бесшумную погоду.

Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Хозяин твой и мил и знаменит,

И у него гостей бывает в доме много,

И каждый, улыбаясь, норовит

Тебя по шерсти бархатной потрогать.

Ты по-собачьи дьявольски красив,

С такою милою доверчивой приятцей.

И, никого ни капли не спросив,

Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Как я уже упоминал, порода Джима - доберман. В Белгороде есть Есенинский сквер. Там поставили памятник не только поэту, но и Джиму. Иначе в Вильнюсе. На доме, где родился Василий Шверубович, долгие годы, никому не мешая, висела мемориальная доска с текстом на литовском и русском языках: «В этом доме с 1875 г. по 1893 г. жил выдающийся деятель советского искусства Василий Иванович Качалов».

Этой мемориальной доски больше нет: Качалов попал под каток так называемой десоветизации.

Отбивается пока от напора радикально настроенных граждан, требующих переименования, столичная гимназия его имени. Дело в том, что на раз-два, как поступили с муниципальными мемориальными акцентами, здесь не получается. У официальных инстанций нет права вмешательства в процессы жизни школьного коллектива. Это относится и к названию учебных заведений, которые выбирает школьная, гимназическая общественность - администрация, родители, учащиеся.