Как СССР пытался создать альтернативу пакту Молотова – Риббентропа
Мог ли Советский Союз в 1939 году заключить не пакт Молотова – Риббентропа, а антигитлеровское соглашение с Францией и Великобританией? К каким результатам привел бы подобный план и что думали на этот счет в Москве, Лондоне и Париже? Шансы реализовать такой договор имелись, и об этом подробно рассказывают рассекреченные шифротелеграммы советских дипломатов.
После провала «политики умиротворения» и германского ультиматума Польше в марте 1939 года по поводу так называемого данцигского коридора даже часть консервативно настроенной западной элиты осознала, что без создания широкой коалиции, включающей СССР, остановить гитлеровскую агрессию в Европе невозможно. Началось зондирование позиции СССР – может ли Москва участвовать в такой коалиции?
Шанс был
Проблема, однако, в том, что в ходе этих переговоров в адрес Москвы выдвигались заведомо невыполнимые требования. Они сводились в основном к тому, чтобы Советский Союз в одиночку принял на себя удар Германии – ну а потом, быть может, западные союзники помогут России. К началу апреля 1939 года стало понятно, что советское правительство не пойдет на поводу у западных держав. При этом позиция Польши постоянно ограничивала дипломатическую активность, направленную на поиск компромиссного варианта создания антигитлеровской коалиции.
Москва, в свою очередь ознакомившись с британскими и французскими предложениями, смогла в кратчайший срок (буквально за пару дней) создать собственный вариант союзнического договора, который гарантировал бы позиции восточноевропейских и лимитрофных государств, но в то же время не ущемлял бы интересы Советского Союза и не превращал бы его в основной объект германской агрессии при пассивно-наблюдательной позиции Запада. Этот договор имел все шансы на успешное заключение, что в теории могло бы остановить гитлеровские амбиции – и Вторую мировую войну.
В современной западной историографии отношение к событиям апреля 1939 года неоднозначное.
С одной стороны, присутствует тенденция обвинять СССР во всем («мы им предлагали, а они не согласились»). С другой – многие, особенно в британских академических кругах, открыто говорят о том, что Лондон и Париж запутались в собственных планах и интересах и своими руками разрушили уже почти готовую дипломатическую конструкцию. Но все-таки шанс был, и его можно было бы реализовать на основе тех предложений и тезисов, которые предложило советское правительство в апреле 1939 года.
Реальная инициатива создания равноправной союзнической антигитлеровской коалиции весной 1939 года исходила от Советского Союза. Лишь непонятное поведение Лондона и Парижа привело через пару месяцев к изменению конфигурации сил в Европе и в конечном счете вынудило Москву на заключение договора с Германией, известного как пакт Риббентропа – Молотова. И ответственность за это можно со всеми основаниями возложить на правительства Чемберлена и Даладье, удивительным образом заболтавших советские предложения.
Рассмотрим, как такое произошло.
Антисоветская конфигурация
В целом к весне 1939 года политическая конфигурация в Восточной и Юго-Восточной Европе (Центральной уже не существовало – это был один большой Третий рейх) складывалась следующим образом.
6 апреля министр иностранных дел Польши Юзеф Бек прибывает с визитом в Лондон с целью добиться от Великобритании гарантий независимости Польши и нерушимости ее границ. Лорд Галифакс отвечает устным согласием, а письменно англо-польский договор о военном сотрудничестве предполагается оформить позднее.
Одновременно Варшава заключает отдельный договор о взаимопомощи с Румынией, который содержит стандартные формулировки о том, что обе стороны должны прийти друг другу на помощь в случае агрессии со стороны третьего государства. В Москве воспринимают это соглашение как в первую очередь антисоветское: Польша и Румыния имеют общую границу в Карпатах и Галиции, и таким образом чисто технически образуется единый фронт против СССР от Балтийского до Черного моря.
Кроме того, все еще сохраняется вероятность того, что Польша и Румыния совместно или каждая по отдельности могут быть втянуты Германией в орбиту своих интересов без прямой военной агрессии. Немцы развили в Восточной Европе невероятную дипломатическую активность, стараясь подчинить своему влиянию все страны региона.
В Прибалтийских государствах также вовсю ведется прогерманская пропаганда. Внешняя разведка СССР получает информацию, что при определенных обстоятельствах Латвия и Эстония могут отказаться от своей государственной независимости в пользу германского протектората (в Литве ситуация сложнее). Скорее всего, такую же информацию получает и Великобритания. Лондон и Варшава начинают разрабатывать план совместного десанта в Лиепае с целью захвата этого латвийского порта для недопущения его перехода в руки немцев и обеспечения оперативной базы польского флота на Балтике. Когда эта странная авантюра сорвется, британское правительство предложит маршалу Рыдз-Смиглы эвакуировать с Балтики современные корабли польского флота, но министр обороны Польши ответил отказом.
Авантюрный польский план с попыткой превентивного захвата латвийских портов еще весной 1939 года (Польша мнила себя крупной военной державой) – до сих пор история таинственная и полностью закрытая. Это, кстати, еще одна причина, по которой современная волна публикаций предвоенных документов требует особого изучения. Вот как описывает советский полпред Иван Майский свою беседу с главой Форин-офиса лордом Галифаксом сразу после отъезда Бека (полковник Юзеф Бек, в тот период министр иностранных дел Польши, один из трех «соправителей» после смерти Пилсудского, автор концепции «Третьей Европы» во главе с Польшей и инициатор захвата Тешинской области Чехословакии, после бегства в 1939 году польского правительства из Варшавы интернирован румынами, где и умер в 1944 году – прим. ВЗГЛЯД) из Лондона в телеграмме в Москву от 11 апреля 1939 года – и беседа затрагивает в том числе этот вопрос:
« <...> 4) В ходе разговоров Галифакс несколько раз возвращался к Польше вообще и к Беку в частности, причем было видно, что он полон сомнений в отношении обоих. Он расспрашивал меня о Беке, его прошлом, взглядах и пр., причем я с удивлением должен был констатировать, что он не знает многих общеизвестных фактов из истории польского министра иностранных дел. Я дал по этому вопросу Галифаксу довольно полную информацию.
Дождавшись случая, я поинтересовался, затрагивал ли Бек в лондонских переговорах вопрос о северо-восточном направлении германской агрессии (Прибалтика). Галифакс ответил, что затрагивал, выражал по этому поводу беспокойство, но британских гарантий против такого направления агрессии в прямой форме не просил. Далее в соответствии с вашей просьбой (смотрите Ваш № 3791), глядя прямо в глаза Галифаксу, я спросил Галифакса: говорил ли с ним Бек о захвате латвийского порта. Как вы и ожидали, Галифакс это отрицал, но без особой уверенности и настойчивости. По-видимому, какой-то разговор на данную тему был».
«Северо-восточное направление германской агрессии» – это предполагаемый десант германских войск через порты Латвии при деятельной поддержке Эстонии и, очевидно, при попустительстве латвийского правительства. В современных историко-политических дискуссиях этот сюжет либо почти полностью забыт, либо игнорируется. Но весной 1939 года такую возможность всерьез рассматривали не только в Москве, но и в Лондоне.
Русофобия и антисемитизм
Сейчас принято представлять Латвию и Эстонию бедными овечками, которых растерзали тоталитарные монстры – Германия и СССР. Но на практике режимы в этих странах деятельно сотрудничали в тот период с Берлином, и это могло закончиться чем угодно. А уж конфигурация предполагаемого театра военных действий при нападении Германии на СССР менялась бы и вовсе радикально.
Позиция Польши заключалась в категорическом отказе от каких-либо союзнических отношений с СССР по идейным соображениям. Причем эти «идеи» носили не столько политический характер (борьба против большевизма и т. п.), сколько были сугубо национальными рефлексиями. Неприязнь ко всему русскому дополнялась исконно польским антисемитизмом. В телеграмме от 7 апреля Майский сообщает:
«<...> 6) Бек в разговорах (с Галифаксом – прим. ВЗГЛЯД) подымал вопрос о еврейской иммиграции из Польши в пределы Британской империи, но, по словам Галифакса, беседа по данному пункту была непродолжительной и не имела каких-либо практических последствий».
Поляки даже перед угрозой тотальной войны с Германией продолжали склонять Лондон к осуществлению так называемого плана Уганды, то есть переселения нескольких миллионов польских евреев в британскую часть Тропической Африки. Только представьте себе лодзинских портных, белостокских лавочников и варшавских скрипачей в джунглях Уганды. Даже весной 1939 года это выглядело как минимум странно, а с современной точки зрения и вовсе чудовищно.
Сейчас в Польше вполголоса распространяется мнение, что нежелание вступать в альянс с СССР или допустить на польскую территорию части Красной армии для прохода было рефлексией на события советско-польской войны 1919-1921 годов, когда за войсками Тухачевского вплоть до Варшавы в тылу шли комиссары, советизировавшие этнически польские территории.
Правительство «советской Польши» во главе с Феликсом Дзержинским в этом участия не принимало, а комиссары эти не то что по-польски, но и по-русски то говорили с некоторым усилием. Все это сопровождалось насилием и убийствами, в первую очередь по отношению к католическим священникам. Эти факты были, и это прекрасно описано Исааком Бабелем в его «Конармии». И якобы именно это обстоятельство и «нелояльность» еврейского населения в Варшаве и послужили одной из причин как взрыва антисемитизма в межвоенной Польше, так и нежелания идти на контакт с «большевиками». В современной Польше вообще очень любят такого рода квазипсихологические оправдания своего поведения в предвоенный период. Оправдание это очень слабое.
В телеграмме от 7 апреля Майский пишет:
«<...> 4. Галифакс сделал особенное ударение на пункте 5 коммюнике (выпущенного по итогам переговоров с Беком – прим. ВЗГЛЯД), предоставляющем каждой стороне полную сепаратность в заключении соглашений с другими державами в интересах укрепления мира. По его словам, этот пункт внесен для того, чтобы обеспечить британскому правительству возможность привлечь к участию в системе безопасности СССР, однако Галифакс сам не сказал ничего относительно формы такого привлечения, а я не стал его об этом спрашивать. В данной связи Галифакс сообщил, что Бек в переговорах по-прежнему настаивал на невозможности для Польши участвовать в каком-либо блоке или соглашении с СССР, ибо: (а) это противоречило бы основной линии польской политики занимать «нейтральную» позицию между Германией и СССР; (б) поляки не считают возможным ни при каких условиях допустить присутствие Красной армии на своей территории».
Забегая далеко вперед, скажем, что странная позиция Польши была по достоинству оценена британским правительством под конец войны. 25 июля 1944 года тогдашний министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден писал в частном порядке Альфреду Дафф Куперу, на тот момент британскому посланнику при временном правительстве Франции:
«Теперь я перейду ко второму Вашему предложению, а именно к вопросу создания могучей Польши, которая была бы барьером между Россией и Германией, и к Вашему утверждению, что, помимо ненависти к России, Польша является единственным фактором, отделяющим Россию от Германии, и что поэтому «чем сильнее и влиятельнее будет Польша, тем лучше для международной безопасности и мира». Хотя совершенно справедливо, что нация, первая выступившая с оружием против Гитлера, имеет право на действительно свободную и независимую национальную жизнь, однако я считаю, что такое мнение противоречит историческим фактам в отношении Польши.
В последние 150 лет Польша, самостоятельная или разделенная, была скорее связующим звеном, чем барьером между Пруссией и Россией (политика Бонапарта в 1848-1849 годах). И именно трения между Россией и Польшей явились причиной неудачи в попытке привлечь Россию на нашу сторону в 1939 году. Польша при хороших отношениях с СССР сможет быть сильной, независимой и процветающей страной. Польша при плохих отношениях с СССР может стать угрозой для международного мира и для Англии». (Сообщение добыто заграничной резидентурой НКВД СССР и находится в архиве СВР).
Странные предложения
Сразу же после отъезда Бека в Варшаву Лондон и Париж обратились к Москве с предложением подписать некое коммюнике о взаимопомощи в случае агрессии со стороны Германии, в котором гарантировались бы безопасность Польши и Румынии. Впоследствии это обстоятельство стали трактовать как некую попытку сколотить антигитлеровский альянс.
На деле же предложение выглядело очень странно. Предлагаемые Великобританией тексты соглашения были составлены таким образом, что создавалось впечатление о неприкрытой «канализации» германской агрессии на восток без каких-либо внятных гарантий со стороны Англии и Франции. Не существовало даже предварительно продуманных или оговоренных механизмов взаимодействия. Вот как описывает это Майский во все той же телеграмме от 7 апреля:
«Галифакс пригласил меня сегодня к себе и ознакомил с текстом того заявления о англо-польских переговорах, которое премьер сегодня же огласил в парламенте (полагаю, что текст его, переданный ТАССом, у Вас есть), а затем частью по собственной инициативе, частью в ответ на мои вопросы сделал следующие пояснения:
- Никакого хотя бы временного договора между Беком и Галифаксом подписано в Лондоне не было. Единственный документ, фиксирующий его переговоры, – это опубликованное коммюнике (оглашенное премьером в палате), согласованное между обеими сторонами. В дальнейшем предполагается заключить окончательный двусторонний пакт взаимопомощи, но Галифакс не мог указать хотя бы приблизительный срок его подписания.
2. В пункте 3 коммюнике говорится, что обязательства взаимопомощи вступают в силу «в случае какой-либо угрозы, прямой или косвенной, независимости» одной из сторон. В порядке расшифровки этой несколько туманной формулы я спросил, обязана ли Англия автоматически прийти на помощь Польше, если, например, Германия атаковала бы Литву, и Польша пришла бы Литве на помощь? Или обязана ли Польша сделать то же самое, если, например, Германия напала бы на Голландию, и Англия пришла бы Голландии на помощь? (Нидерланды на тот момент ни в каких союзнических отношениях не состояли и предполагали избежать участия в общеевропейских проблемах примерно так же, как им это удалось в Первую мировую войну – прим. ВЗГЛЯД). На этот прямой вопрос Галифакс не смог мне ответить ничего определенного и заметил только, что этот вопрос подлежит уточнению в дальнейшем. На мой вопрос, кто является судьей, угрожает ли прямо или косвенно теми или иными действиями Германия независимости Польши или Англии – только ли польское правительство или только ли британское правительство – Галифакс тоже не мог дать мне ясного ответа. Очевидно, и этот важный вопрос не был уточнен в переговорах».
Похожие сигналы шли из Парижа – с той лишь разницей, что германофил и «мюнхенец» Боннэ (министр иностранных дел Франции. Германофил и предатель Франции – прим. ВЗГЛЯД) был изначально настроен резко антисоветски, хотя и пытался сгладить это ключевое обстоятельство в разговорах с советским полпредом Яковом Сурицем французским шармом и вежливыми речами. В этом плане общаться с англичанами было несколько проще, поскольку они выглядели откровеннее и искреннее на фоне лицемерия Боннэ.
Вот как описывает свой разговор с главой французского МИДа полпред СССР Яков Суриц в телеграмме от того же 7 апреля (в один день со встречей Галифакса с Майским):
«Боннэ, с которым я вчера повидался по срочным текущим делам, вновь заговорил со мной о «сотрудничестве» и притом в плоскости приближающейся к тому, что мне передавал член кабинета. Он, правда, не делал никаких предложений, не развивал до конца ни одного варианта (меньше всего второго), но в очень туманной форме коснулся этих «возможностей». Ударение он делал на нашей собственной заинтересованности помочь Польше и Румынии в случае нападения на них Германии. Он цитировал даже несколько из речи Сталина на съезде относительно нашей позиции к жертвам агрессии. Так как я, естественно, не поддерживал этого разговора и намеренно воздерживался от вопросов (этой тактики, могу заверить, я держался и до получения Ваших специальных указаний), то многое осталось туманным и недосказанным.
Ясно только одно, что Боннэ хочется, чтобы мы взяли на себя обязательства, и, вероятно, главный удар со стороны Германии (это фраза подчеркнута в Москве карандашом – прим. ВЗГЛЯД). Перед прощанием он, к величайшей моей неохоте, сказал, что через несколько дней вернется к этой теме и рассчитывает, что к тому времени он уже будет в состоянии облечь свои соображения в форму конкретных предложений. Пока он сам находит, что ему «нечего представить в Москву».
