«Слава, слава Айболиту! Слава добрым докторам!»
Кто же ещё из далёкого детства не знает Доктора Айболита? А кто-то из книг или фильмов, возможно, знает ещё и его англоязычного коллегу - Доктора Дулиттла. Так уж сложилось, что из-за всей карантинной и пандемической ситуации совершенно из внимания широкой общественности ушло столетие (!) первой публикации «Истории Доктора Дулиттла»(1920) и 95-летие появления «Доктора Айболита»(1925). Удивительные истории этих литературных докторов я и хочу сегодня вспомнить.
Случайно уцелевшие у Корнея Чуковского тетрадки с поисками персонажей и сюжетов для своих книг заполнены забавными двустишиями, которые так и не вошли в окончательную версию «Айболита», но всё равно весьма забавны. Ими-то я и хочу как-то расцветить и сопроводить истории про докторов:
Прилетели трясогузки и запели по-французски:
«Ах, у нашего младенца – инфлуэнца».
Будущий писатель англичанин Хью Лофтинг с детства любил рассказывать забавные истории своим братьям и сёстрам. Он настолько увлёкся окружающей природой, что даже соорудил дома нечто вроде частного «музея естественной истории и зоосада», пока его мама не обнаружила этот «музей» … в своём бельевом шкафу! Особенно юного Хью привлекали животные, а любимым его развлечением было разглядывание щенков в зоомагазине.
Став инженером, Лофтинг изрядно поколесил по миру, а осев в Нью-Йорке, начал свою писательскую карьеру в 1912 году. Вначале это были лишь короткие рассказы и статьи для журналов. Но с началом Первой мировой войны Хью пошёл служить лейтенантом в Ирландской гвардии и принимал участие в боевых действиях во Фландрии и Франции.
Военная действительность, по словам Лофтинга, была «или слишком ужасна, или чересчур скучна», и, чтобы не думать о ней, он старался занять своё воображение придумыванием похождений доктора Дулиттла, который, выучив язык зверей и птиц, лечил их. А для этого побывал в Африке, на Северном полюсе и даже на Луне. Для Дулиттла никогда не было ничтожных дел, даже если речь шла о лечении мотылька или козявки, за что этот врач и получил своё имя – Do Little (англ. «делай малое»).
Эти очаровательные истории, он рассказывал в письмах своим детям Колину и Элизабет. Позже Хью Лофтинг рассказывал, что придумал доктора, увидев лошадей и мулов под обстрелом. Вот его Дулиттл и стал делать для животных всё то, что не делалось да и не могло быть сделано в реальной, а тем более военной жизни…
В 1918 году Лофтинг был тяжело ранен (осколок ручной гранаты попал ему в бедро) и списан из армии по инвалидности. Ему пришлось бросить карьеру инженера и с головой уйти в литературную деятельность. К счастью, его драгоценные письма о докторе Дулиттле сохранились, и вскоре Лофтинг поделился с женой идеей превратить их в книгу.
Британский поэт и романист Сесил Робертс плыл на одном судне с возвращавшимся в Америку Хью Лофтингом. Случайно ознакомившись с его рукописью, он пришёл в полный восторг и отрекомендовал Лофтинга своему издателю. Так, в 1920 году серия писем, написанных лишь чтобы отвлечься от тягот войны, превратилась в книгу «История доктора Дулиттла», которая стала классикой детской литературы. И пошло, и поехало… Одно из продолжений «Путешествия доктора Дуллитла» даже завоевало медаль Ньюбери за лучшую книгу для детей, присуждаемую Американской ассоциацией библиотекарей.
Многочисленные читатели из Америки и Англии просили и даже требовали продолжения приключений доброго доктора, а кое-кто из детей даже предлагал автору в письмах свои сюжеты. Лофтинг, по-видимому, с радостью отзывался на их просьбы, выпуская всё новые книги о приключениях полюбившегося всем доктора. Многие из детей верили, что доктор Дулиттл реально существует, поэтому Лофтинг высоко ценил эти письма, ведь в них было видно, что письмо написано самим ребёнком, а не по заданию учителя.
Не приходится удивляться, что и в семье Лофтинга как у Дулиттла всегда находилось место для его четвероногих питомцев. Одно время у них жили четыре собаки. Одну из них Лофтинг выбрал в той самой лондонской лавке, куда он так любил заходить в детстве.
И пришла к Айболиту коза:
«У меня заболели глаза!»
Когда-то Хью Лофтинг прочёл поразившую его книгу о шотландском хирурге Джоне Хантере, жившем в восемнадцатом веке. Именно Джон Хантер и стал прототипом его доктора Дулиттла. Старший брат увлёк Джона анатомией, и он прошёл непростой путь от ассистента до военного хирурга. Хантер внёс огромный вклад в медицину по целому ряду направлений – от изучения огнестрельных ран и заболеваний зубов до понимания механизма пищеварения.
Кроме того, Хантер впервые применил искусственное дыхание для спасения утопающих, создав для этого особый прибор, который лёг в основу аппарата искусственной вентиляции лёгких. Ну а как же это актуально именно сегодня! Впрочем, практическая хирургия была лишь одним из увлечений Хантера. Он любил и часто работал с животными, даже пытаясь применять пересадку кожи для заживления ран и ожогов. Именно Хантер ввёл в употребление популярный ныне термин «трансплантация».
К интересам Хантера также относятся попытки продлить жизнь человека и животных с помощью заморозки. Хантер был уверен, что холод способен сохранять тело практически вечно и что при правильной технологии оттаивания человека или животное можно будет оживить даже через несколько лет после заморозки…
И пришла к Айболиту лисица:
«Ой, болит у меня поясница!»
Корней Чуковский был уже известным автором, но многие его стихи и даже темы ещё ждали своего часа: «Что же мне было делать, когда, окрылив меня на недолгое время, внезапно прекращался тот нервный подъём, который некогда именовали вдохновением, и у меня не оставалось надежды, что он снова вернётся ко мне? Так произошло, например, с моей сказкой о целителе зверей Айболите, которую с давнего времени я хотел написать. Вдохновение нахлынуло на меня на Кавказе – в высшей степени нелепо и некстати – во время купания в море. Я заплыл довольно далеко, и вдруг под наваждением солнца, горячего ветра и черноморской волны у меня сами собой сложились слова:
«О, если я утону,
если пойду я ко дну…»
Голышом побежал я по каменистому берегу и, спрятавшись за ближайшей скалой, стал мокрыми руками записывать стихотворные строки на мокрой папиросной коробке, валявшейся тут же, у самой воды, и сразу в какой-нибудь час набросал строк двадцать или больше».
Но сказка сразу как-то не складывалась, хотя пытаясь нащупать «айболитную» тему многочисленные «звериные» двустишия-жалобы вдруг посыпались из Чуковского нескончаемым потоком:
Прилетела к нему сова:
«Ой, болит у меня голова!»
И влетела к нему канарейка:
«У меня исцарапана шейка».
И влетела к нему чечётка:
«У меня, говорит, чахотка».
Прилетела к нему куропатка:
«У меня, говорит, лихорадка».
И приплёлся к нему утконос:
«У меня, говорит, понос».
«…после того как у бегемота оказалась икота, и у носорога – изжога, а кобра пожаловалась у меня на свои заболевшие рёбра (которых, кстати, у неё никогда не бывало), а кит - на менингит, а мартышка - на одышку, а пёс - на склероз…», - Чуковский был просто в отчаянии от того, что у него просто возникает какая-то чепуха.
«Зато какое ощутил я безмерное счастье, когда на пятый день после многих попыток, измучивших меня своей бесплодностью, у меня, наконец, написалось:
И пришла к Айболиту лиса:
«Ой, меня укусила оса!»
И пришёл к Айболиту барбос:
«Меня курица клюнула в нос!»
Эти двустишия – я почувствовал сразу – крепче и насыщеннее всех предыдущих. А главное: в каждом из них есть обидчик и есть обиженный. Жертва зла, которой необходимо помочь. Жажда защиты обиженного, драгоценное человеческое чувство, так легко воспринимаемое детской душой, впервые наметилось здесь, в этих простеньких, незамысловатых двустишиях, и они сразу определили собою всю тему. Нужно было сжать экспозицию. Но так как уничтожить эти стихи было жалко, я перенёс их в прозаическую сказку о зверином целителе, которую написал «по Гью Лофтингу», и там они отлично прижились… У Лофтинга этот целитель именуется «доктор Дулиттл». Перeрабатывая его милую сказку для русских детей, я окрестил Дулиттла Айболитом и вообще внёс в свою переработку десятки реалий, которых нет в подлиннике».
Этот мгновенно полюбившийся всем литературный персонаж появился в книге, изданной в Ленинградском отделении Детгиза и озаглавленной «Доктор Айболит». Обратите внимание, что на титульном листе книга обозначена как выполненный Корнеем Чуковским пересказ. Вот вам и привет Хью Лофтингу!
Чуть позже доктор Айболит стал героем уже авторской стихотворной сказки «Бармалей», опубликованной в том же 1925 году. А потом добрейший доктор ещё появился в «Айболите» (1929) и в прозаической повести «Доктор Айболит» (1936).
В Вильнюсе, вероятно, каждый знает, что у русскоязычного Айболита был местный прототип – врач Цемах Шабад (русские коллеги звали Цемаха Йоселевича Тимофеем Осиповичем).
Корней Чуковский познакомился с Шабадом, будучи в Вильнюсе в 1905 году. В своей статье о создании Айболита в 1967 году Чуковский так написал об этом: «Эту сказку я написал очень, очень давно. А задумал её написать ещё до Октябрьской революции, потому что я познакомился с доктором Айболитом, который жил в Вильно. Звали его доктор Цемах Шабад. Был это самый добрый человек, которого я знал в жизни. Придёт, бывало, к нему худенькая девочка, он говорит ей: «Ты хочешь, чтобы я выписал тебе рецепт? Нет, тебе поможет молоко. Приходи ко мне каждое утро и получишь два стакана молока. И по утрам, я замечал, выстраивалась к нему целая очередь. Дети не только сами приходили к нему, но и приносили больных животных. Вот я и подумал, как было бы чудно написать сказку про такого доброго доктора. Доктор Шабад, конечно, не уезжал в Африку, это я выдумал, что как будто он встретил злого разбойника Бармалея».
Цемах Шабад родился в Вильнюсе в 1864 году, в 1889-м окончил Московский университет и работал врачом-эпидемиологом. В 1905 году за участие в антиправительственных выступлениях он был арестован, провёл полгода в Лукишкской тюрьме, а потом был выслан из страны. Тогда Шабад изучал медицину в Берлине, Вене и Гейдельберге. Во время Первой мировой войны он, рискуя жизнью, привозил из Петрограда большие суммы денег для благотворительных пожертвований, открывая в Вильнюсе пункты помощи пострадавшим. В те же годы Шабад добровольно служил медиком в русской армии на фронте военных действий в Галиции. После революции Шабад вновь обосновался в Вильнюсе. Здесь он открыл врачебную практику, работал в городском совете, содержал на собственные средства столовую для малоимущих и приют для бездомных.
Шабад был не только врачом, а с присущим ему энтузиазмом включался в общественную жизнь - в создание обществ, комитетов, возглавляет их правления или входит в состав руководящих органов, сотрудничает в работе печатных изданий города.
Например, в 1926 году он был назначен вице-президентом Вильнюсского медицинского общества. Благодаря Цемаху Шабаду в Вильнюсе была организована акция «Капля молока», когда малоимущим, имеющим грудных детей, бесплатно выдавались еда и одежда.
Шабад был одним из активнейших деятелей еврейского общественного движения в Вильнюсе, ведь в довоенном Вильнюсе еврейская община составляла треть всех жителей. Одним из основных его творений стало Общество охраны здоровья евреев, председателем которого он и был избран.
Шабад написал несколько книг по медицине на польском, немецком и русском языках, а в возрасте пятидесяти лет изучил идиш и с января 1923 года даже стал выпускать на идише газету «Фолксгезунт» (Народное здоровье), двести выпусков которой выходили до последних дней жизни доктора. Даже в годы нацистской оккупации, спустя годы после смерти Шабада, узники Вильнюсского гетто получали устную версию этой газеты.
Уважаемый всеми доктор и политик был лишён какой-либо предвзятости к той или иной нации. На протяжении многих лет Шабад был членом Вильнюсского городского совета, в течение трёх лет - членом Сената Польши и основателем Демократической партии.
Шабад был реально «человеком мира». Он общался с Альбертом Эйнштейном, будущим президентом Литвы Антанасом Сметоной, этнологом Брониславом Пилсудским и другими известными людьми.
Но главное в его многосторонней деятельности – Шабад никогда и никому не отказывал в поддержке. К нему можно было обратиться в любое время дня и ночи, в любую погоду он был готов прийти на помощь. С бедных он денег вообще не брал. Доктор молча делал своё дело, не обращая внимание на все кривотолки и упрёки.
В 1935 году семидесятилетний врач оперировал в городской больнице Вильнюса, случайно порезался, произошло заражение крови, и спасти его не удалось. Через несколько дней чуть ли не весь город вышел на улицы, чтобы проводить в последний путь своего Доктора. В день прощания с ним в Вильнюсе не работали ни магазины, ни государственные учреждения.
Но особенно трепетно Цемах Шабад относился к детям. И они платили ему тем же. Маленьких пациентов ничуть не пугал добрый доктор, они ещё и несли к нему своих домашних питомцев – собак, кошек, голубей, которых Тимофей Осипович тоже лечил, хоть ветеринаром никогда не был.
Интересно, что в 30-е годы Шабаду уже был установлен памятник с надписью: «Большой друг детей - доктор Шабад». В начале войны сторож больницы спрятал бюст знаменитого горожанина и после победы вернул его коллегам доктора. Сейчас он находится в Еврейском музее Вильнюса.
Говорят, что идея установить новый памятник на перекрёстке улиц Диснос и Месиню, где родился Шабад, принадлежала его многочисленным потомкам. Кстати, его дальними родственниками были балерины Анна Павлова и Майя Плисецкая, а также чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник. Реализовать идею нового памятника помог международный «Фонд литваков».
Этот памятник работы скульптора Ромаса Квинтаса был открыт в 2007 году. Именно на этом месте однажды доктор встретил девочку с кошкой на руках. У кошки в языке застрял рыболовный крючок, и врач пинцетом тут же извлёк его. Вот и памятник посвящён этой истории: старик в старомодной шляпе стоит рядом с девочкой, которая держит на руках котёнка.
Скульптор специально установил бронзовую пару прямо на тротуаре – без пьедестала или подиума, подчёркивая тем самым, что доктор и сейчас рядом с нами.
И каждый прохожий теперь может пожать руку этой легенде Вильнюса. И если туристы иногда просто снимают на память эту трогательную бронзовую пару, то вильнюсцы, и не только они, прекрасно знают историю и деяния доктора Айболита Цемаха.
