(Окончание. Начало здесь ==>>)
Рассказывают, что …
Редакция оперы «Игрок», написанная для Мариинского театра в 1916 году, так никогда и не была поставлена на его сцене. Премьера второй редакции состоялась только в 1991 году.
При жизни Прокофьева в СССР были поставлены только четыре его оперы. При этом – ни одной в Большом театре.
* С 1916 по 1921 год Прокофьев собирал альбом автографов своих друзей, которые отвечали на вопрос: «Что вы думаете о солнце?». Среди ответивших – К. Петров-Водкин, А. Достоевская, Ф. Шаляпин, А. Рубинштейн, В. Бурлюк, В. Маяковский, К. Бальмонт.
Творчество Прокофьева часто называют солнечным, оптимистичным, жизнерадостным. Даже место его рождения в некоторых источниках называют Солнцевкой.
В биографии Прокофьева отмечается, что в первые годы выступлений композитора в США, его там называли «музыкальный большевик». Американская публика оказалась слишком консервативной для понимания его музыки. Кроме того, у неё уже был свой русский кумир – Сергей Рахманинов.
По возвращении в СССР Прокофьеву предоставили просторную квартиру в доме на Земляном валу, 14, где, в частности, проживали: летчик В. Чкалов, поэт С. Маршак, актер Б. Чирков, художник К. Юон. А также позволили привезти с собой синий «Форд», купленный за рубежом, и даже обзавестись личным водителем.
Современники отмечали умение Сергея Сергеевича со вкусом одеваться. Его не смущали ни яркие тона, ни смелые сочетания в одежде. Он любил французские духи и дорогие аксессуары – например, галстуки, хорошие вина и изысканные блюда. Со времени учёбы в консерватории Прокофьев стремился быть в центре внимания и часто демонстрировал свою эпатажность.
Сергей Прокофьев 26 лет вел подробный личный дневник. Но после переезда в Советский Союз решил, что разумнее больше этого не делать.
После войны Прокофьев в основном жил на даче в подмосковном поселке Николина гора, которую купил на деньги пятой сталинской премии. В Москве его домом были три комнаты в коммунальной квартире, где помимо композитора с супругой проживал и отчим Миры.
музыка балета «Ала и Лоллий», от постановки которого отказался С. Дягилев, переработана Прокофьевым в Скифскую сюиту;
музыка Третьей симфонии взята из оперы «Огненный ангел»;
Четвертая симфония родилась из музыки балета «Блудный сын»;
-
тема «Степь татарская» из картины «Иван Грозный» легла в основу арии Кутузова в опере «Война и мир».
«Стальной скок» впервые увидел российскую сцену только в 2015 году, через 90 лет после его создания.
Работу над дуэтом Катерины и Данилы из балета «Сказ о Каменном цветке» композитор закончил за несколько часов до своей смерти.
На записи музыки к фильму «Поручик Киже» симфоническим оркестром управлял молодой дирижер Исаак Дунаевский. Впоследствии в личной переписке Дунаевский высказывал неоднозначное отношение к Прокофьеву из-за привилегированного положения последнего.
В биографии Прокофьева указывается, что композитор Борис Асафьев был консерваторским однокурсником и многолетним другом Прокофьева. Несмотря на это, на Первом съезде советских композиторов 1948 года от его имени была зачитана речь, в которой творчество «формалиста» Прокофьева приравнивалось к фашизму. Кроме того, Асафьев по поручению Жданова редактировал постановление "Об опере "Великая дружба" В. Мурадели", в котором, кстати, назначался председателем Оргкомитета Союза композиторов.
Балет «На Днепре» стал дебютной постановкой для двух балетмейстеров разных поколений – Сержа Лифаря в должности балетмейстера Парижской оперы в 1930 году, и Алексея Ратманского в Американском театре балета (2009 год).
Очень дружен с Сергеем Прокофьевым был Мстислав Ростропович, для которого композитор создал Симфонию-концерт для виолончели с оркестром.
Партия Полины в премьерной постановке Большого театра оперы «Игрок» (1974 год) стала последней ролью Галины Вишневской перед эмиграцией.
Галина Уланова, первая исполнительница партии Джульетты, вспоминала, что была одной из тех, кто считал, что «нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». Мелодика композитора, её резко сменяющиеся темпы и настроения создавали проблемы к пониманию замысла и исполнению роли. Спустя годы Галина Сергеевна скажет, что, если бы её спросили, какой должна быть музыка «Ромео и Джульетты», она бы ответила – только той, что написал Прокофьев.
С 1914 по 1937 год, Прокофьеву удалось сыграть партии с такими знаменитыми шахматистами, как Капабланка, Ласкер и Тартаковер.
Прокофьев любил читать книгу "Наука и здоровье" Мэри Бейкер Эдди, в своих дневниках он не раз упоминал о ней, говоря, что эта книга помогла сформировать его личное отношение к добру, злу, Богу и человеку.
О том, каким был Прокофьев композитором, мы знаем из его сочинений, а о том, каким он был человеком, что он любил, к чему стремился, мы лучше всего можем узнать из его «Автобиографии».
Прокофьев был довольно сильным шахматистом, большой интерес общественности вызвал его матч с Давидом Ойстрахом в Москве в 1937 году, выигранный скрипачом с минимальным перевесом 4:3. М. М. Ботвинник, который был близко знаком с композитором, отмечал: «Был ли Прокофьев сильным игроком? Да нет, королевский гамбит, жертвы, всё вперёд, поэтому Ойстрах легко у него выигрывал. Ойстрах имел выжидательный стиль — главное, ошибок не делать».
В январе 1905 года Прокофьев «носился с мыслью перенести шахматы с квадратной доски на шестиугольную, у которой были бы шестиугольные же поля». Несмотря на то, что «изобретение не было додумано до конца», так как движения ладьи и слона были неожиданно похожими, а «ход пешки совсем неясен», впоследствии замысел воплотился в создании «девятерных шахмат» с доской на 24х24 поля и правил игры с задействованием девяти комплектов фигур.
Прокофьев был незаурядным человеком: трудолюбивым и педантичным, но в то же время наивным и элегантным. Он мог одновременно работать над несколькими произведениями, в свободные часы отдаваясь шахматам, чтению и письму.
* От невзгод Прокофьева берегла поразительная наивность: он даже не задумывался о том, что у других людей могут быть какие-то задние мысли или скрытые планы на его счёт. С этой его чертой связано и его обращение к религии. В 1924 году он и его жена, поверив рассказам о чудесных исцелениях, заинтересуются учением протестантской секты «Христианская наука».
Как свидетельствует дневник композитора методы «Христианской науки» помогали ему от болей головы и сердца, а также избавляли от страха перед выступлениями. Прокофьев никогда не афишировал свою религиозность, и поэтому его подлинное отношение к Богу и другим темам остается загадкой.
Весной 1925 года Прокофьев сблизился и вскоре подружился с Дукельским, которого ранее встречал в Америке. К этому времени относится записанное в «Дневнике» композитора известное высказывание Дягилева о Прокофьеве как о втором сыне: «У меня, как у Ноя — три сына: Стравинский, Прокофьев и Дукельский. Вы, Серж, извините меня, что вам пришлось оказаться вторым сыном!».
«Деревянная книга» — альбом с обложкой из двух дощечек, заказанный Прокофьевым в 1916 году. С 1916 по 1921 год известные деятели культуры, «лучшие представители практически всех направлений в искусстве начала XX века», записывали в альбоме свои ответы на единственный вопрос: «Что вы думаете о солнце?». В «Деревянной книге» из общего числа 48 знаменитостей в частности оставили автографы Бальмонт, Маяковский, Шаляпин, Стравинский, Анна Достоевская, Петров-Водкин, Бурлюк, Ремизов, Пришвин, Алёхин, Хосе Рауль Капабланка, Ларионов, Гончарова, Артур Рубинштейн, Рейнгольд Глиэр, Михаил Фокин.
*Вот как описывает Наталья Ильинична Сац необычную внешность Прокофьева и его манеру поведения в 30-ые годы:
«Он был искренен и откровенен. Мое первое впечатление, что Сергей Сергеевич чопорен и высокомерен, было ошибочным. В эту тогу он одевался тогда, когда был не в духе и хотел, чтобы его оставили в покое.
Неповторимая необычность Сергея Сергеевича проявлялась даже в его внешнем облике, манере себя держать. Красно-рыжие немногочисленные волосы, гладкое, румяное лицо, «лед и пламень» в глазах за стеклами очков без оправы, редкая улыбка, песочно-рыжий костюм. «Он похож на четвертый из своих трех апельсинов», - сказала одна озорная наша актриса. К моему ужасу, кто-то передал это Сергею Сергеевичу, но у него был такой запас юмора, что он только громко рассмеялся».
Святослав Рихтер: «Однажды солнечным днём я гулял на Арбате и встретил необычайного человека, который нёс в себе силу и вызов, прошёл мимо меня как явление. Он был в ботинках ярко-жёлтого цвета и красно-оранжевом галстуке. Я не удержался, обернулся и посмотрел ему вслед. Это был Сергей Прокофьев».
По воспоминаниям Святослава Рихтера, Прокофьев был человеком, который не очень-то придерживался принципов: он вполне мог написать музыку по официальному заказу, например, «Здравицу» — заказанную ему к очередному юбилею Сталина хвалебную оду. «Он делал это даже с каким-то нахальством, какой-то благородной аморальностью: „Сталин? Какой Сталин? Ну да! А почему бы и нет? Я всё умею, даже такое“. Речь шла о том, чтобы сочинять музыку, а делать это он умел…». По словам Рихтера, композитор был крепким, полным здоровья человеком, который знал себе цену и мог говорить в лицо неприятные вещи: «Вполне мог швырнуть человека о стену. Как-то ученик играл ему Третий концерт, а за вторым фортепиано ему аккомпанировал его педагог. Вдруг композитор вскочил на ноги и схватил педагога за шиворот с воплем: „Осёл! Даже играть не выучился! Пошёл вон из класса!“ И это профессору консерватории! Он был резок и составлял совершенную противоположность Шостаковичу, который всегда бормотал: „Извините, та-та-та…“».
Сам Прокофьев считал, что каждый композитор, сочиняющий классическую музыку, является безумцем, создающим вещи, которые для его современников будут непонятными.
Прокофьева принято считать сторонником шокирующих и экстремальных средств выразительности, нехарактерных для начала XX века.
За хорошую учебу мать подарила юному Прокофьеву деньги на поездку в Великобританию.
Одним из поклонников творчества Прокофьева был талантливый русский поэт В. В. Маяковский. Однажды он слушал игру композитора в знаменитом питерском кафе «Бродячая собака». В конце выступления Маяковский подарил композитору, созданный им шарж, и выразил свою признательность.
При постановке балета «Ромео и Джульетта» музыка, написанная Сергеем Прокофьевым, была непонятна для коллектива оркестра и труппы. Ставился даже вопрос об отмене спектакля, так как его организаторы боялись полного провала.
Однажды Прокофьеву пришлось слушать свое сочинение «Сны» в сопровождении одного оркестра, музыканты которого страшно фальшивили.
Сконфуженный данным инцидентом дирижер после концерта поспешил подойти к знаменитому композитору и извиниться за игру, сказав при этом, что его музыканты сфальшивили лишь несколько нот. Прокофьев ему ответил, что в услышанном произведении ему не довелось услышать ни одной правильной ноты, поэтому он слушал его, как чужое.
Тогда, чтобы выкрутиться из конфузной ситуации британец поспешил преподнести в дар собственные наручные часы, выполненные из золота: Прокофьев уже собирался даже уходить из залы. Как только медаль была доставлена, посол вручил её и потребовал назад свои часы, на что композитор ответил, что не может распоряжаться так подарком, но потом всё-таки вернул их владельцу в виде ответного презента.
Валерий Гергиев сказал, что в наши дни Прокофьев воспринимается, как Чайковский, является Моцартом XX века: «Не было таких мелодистов, как Прокофьев, в 20 столетии. Ещё не скоро на земле появятся композиторы, равные дарованию Сергея Сергеевича».
«Пятая», наравне с «Седьмой симфонией» Шостаковича, считаются важнейшими произведениями, созданными в период Отечественной войны.
Отношение Прокофьева к Шостаковичу в целом было скептическим, особенно в довоенный период, что подтверждают некоторые резкие отзывы Прокофьева о его музыке. Один из таких случаев приводил Д. Б. Кабалевский: «После первого исполнения Фортепианного квинтета Шостаковича Прокофьев в присутствии автора резко раскритиковал это, явно не понравившееся ему произведение и, заодно, обрушился на всех, кто его хвалил».
По выражению Д. Шостаковича, Прокофьев: «Гениальный композитор, он развил творческое наследие, оставленное нам великими корифеями русской музыкальной классики – Глинкой, Мусоргским, Чайковским, Бородиным, Римским-Корсаковым и Рахманиновым … Я счастлив и горд, что мне выпало счастье быть свидетелем блистательного расцвета гения Прокофьева… Никогда не устану вслушиваться в его музыку, изучать его драгоценный опыт».
Прокофьев любил повторять: «Я просто классический композитор, которого поймут через 50 лет».
Прокофьев был человеком открытым и честным, отвечавшим за свои слова и поступки, не способным на пустые комплименты, временами саркастичным, всегда готовым помочь делом, лишённым почтения к званиям и официальным заслугам. Как пианист, а концертирующим пианистом Прокофьев был великолепным, он уступал за границей в славе Рахманинову, как композитор — Стравинскому. Роль знаменитого, но всегда остающегося на вторых ролях зарубежного русского была бы ему уготована до конца жизни.
* Значительная часть бумаг Прокофьева — по-английски. Хотя он не прожил в США и трёх лет (1918—1921) и бо́льшую часть зарубежного периода находился во Франции, английский стал для него вторым языком общения после русского.
Обе вдовы композитора до конца своих дней получали как «пережившие автора супруги» свою долю авторских отчислений за исполнение музыки Прокофьева как в СССР, так и за рубежом. И хотя государство и забирало себе с валюты 60%, но эти отчисления составляли столь значительную сумму, что она позволяла Лине жить в Англии безбедно, коллекционируя предметы искусства и драгоценности, а также финансируя в Лондоне Фонд Сергея Прокофьева.
2016 год в России носил имя Прокофьева в связи с празднованием его 125-летия. Торжественное открытие мероприятия состоялось в Мариинском театре. Завершился же год концертом «Прокофьев – ГАЛА».