Для крупных держав военные базы, находящиеся за пределами их территорий, служат обычным инструментом подкрепления политики и трансляции мощи. Российское военное присутствие за рубежом, в принципе, ничем не выделяется из длинного ряда аналогичных историй других стран, однако его архитектура и целеполагание давно нуждаются в ревизии. «Профиль» попытался проанализировать зарубежные военные активы Москвы и перспективы их развития.
Учет и контроль
Сейчас российские военные объекты официально размещены на территории восьми стран – Абхазии, Армении, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Сирии, Таджикистана и Южной Осетии, а также в Приднестровье, чей суверенитет Москва не признает. Эти объекты различаются по назначению и возможностям – от испытательных полигонов в Казахстане до авиационной группировки и базы ВМФ в Сирии. Мотивы их возникновения и сохранения также разнятся. Исходя из того, как эти объекты возникли и для чего они сегодня нужны, их можно разбить на четыре группы.
Группа 1 (постсоветский деконфликтинг): Абхазия, Армения, Приднестровье, Таджикистан, Южная Осетия.
Группа 2 (обеспечение функционирования ВС РФ): Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Сирия, Таджикистан.
Группа 3 (обеспечение обязательств в рамках Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и единой системы ПВО стран СНГ): Армения, Киргизия, Таджикистан.
Группа 4 (обеспечение интересов Российской Федерации вне границ бывшего СССР): Сирия.
Наличие российских военных объектов в странах первой группы обусловлено историей постсоветских вооруженных конфликтов. Российские военные объекты в Абхазии и Южной Осетии возникли в ходе урегулирования конфликтов этих республик с Грузией начала 1990-х. После Пятидневной войны эти объекты были переформатированы в полноценные военные базы, обеспечивающие в первую очередь безопасность Абхазии и Южной Осетии, чей суверенитет Москва признала в том же 2008 году. То же самое можно сказать по поводу российского присутствия в Армении, обусловленного проармянской позицией Москвы во время Карабахского конфликта и сложившимися на этой почве союзническими отношениями. При этом военные гарантии России распространяются только на территорию Армении, не затрагивая Нагорный Карабах (безопасность жителей этой непризнанной республики после войны 2020 года обеспечивает миротворческая миссия).
Схожим образом возникло и российское военное присутствие в Приднестровье, с той лишь разницей, что суверенитет этой республики так и не был признан Москвой. В настоящее время российский контингент там обеспечивает миротворческие функции, а также охраняет склады боеприпасов расформированной 14-й армии ВС СССР.
Военная база в Таджикистане, основу которой составляет контингент 201-й мотострелковой дивизии, на этом фоне несколько выделяется. Ее основная задача – предотвращение возобновления гражданской войны в этом государстве.
История объектов, входящих во вторую группу, наиболее проста. Они находятся в тех странах, с которыми Россия заключила двусторонние соглашения, чтобы иметь на их территории объекты, включая испытательные полигоны, узлы связи, пункт материально-технического обеспечения флота (в Сирии), необходимые для функционирования отечественных вооруженных сил.
В рамках третьей группы был расширен функционал уже имеющихся объектов (включение российской базы в Армении в объединенную систему ПВО СНГ, включение частей 201-й военной базы в Таджикистане в состав Коллективных сил оперативного реагирования (КСОР) СНГ), а также создан новый объект – авиабаза ВВС России в Киргизии, дислоцированная на аэродроме Кант. Эта база стала авиационным компонентом Коллективных сил быстрого развертывания (КСБР) ОДКБ.
Наконец, в четвертую группу входит только одна страна – Сирия. В 2015 году Россия резко нарастила свое военное присутствие в этой республике, начав по просьбе Дамаска операцию против боевиков террористических организаций «Исламское государство», «Аль-Каида» (обе группировки запрещены в РФ) и т. д.
Ревизия имущества
Практическую пользу Москве приносят только военные объекты из 2-й и 4-й групп. Объекты второй группы используются для повседневного функционирования Вооруженных сил России, и, более того, в ряде случаев они незаменимы. Например, практически невозможно заменить развернутые в Казахстане боевые поля полигонов Сары-Шаган и находящегося в России полигона Капустин Яр, для функционирования которого также необходимы объекты на территории Казахстана. К незаменимым относится и оптико-электронный комплекс контроля космического пространства «Окно» в Таджикистане, расположение которого там обусловлено уникальной комбинацией благоприятных свойств атмосферы (прозрачность и стабильность) и близостью к экватору – точек южнее со столь же благоприятными характеристиками на территории бывшего СССР нет.
Крайне сложно заменить развернутые на территории Белоруссии и Киргизии узлы связи ВМФ или расположенную в той же Белоруссии радиолокационную станцию системы предупреждения о ракетном нападении. Ряд других объектов в теории может быть заменен, но это потребует значительных затрат, сложных организационных мероприятий и прерывания налаженной работы.
Военное присутствие в Сирии, помимо всего прочего, позволило России уничтожить «боевой актив» многочисленных исламистских террористических группировок, значимую часть которого составляли выходцы с территории бывшего СССР. Их ликвидация резко уменьшила боевые возможности террористического подполья в постсоветских республиках. Кроме того, информация, полученная российскими спецслужбами в ходе операции в Сирии, позволила обезвредить значительное число террористов в самой России и странах-партнерах.
Объекты групп 1 и 3 – это, по большому счету, нагрузка на российскую военную машину, не дающая отдачи. Обязательства, принятые на себя Россией в рамках соответствующих соглашений, не компенсируются повышением ее собственной безопасности. Это не значит, что военное присутствие в этих странах надо сворачивать, но ревизию на предмет условий и перспектив продления провести стоит. Особняком стоит случай Приднестровья. Размещенные там войска оказались заложниками конфликта на Украине, и очевидно, что решение об их дальнейшем пребывании в ПМР будет зависеть от итогов российской спецоперации.
Впрочем, это же можно сказать и обо всей архитектуре постсоветской системы безопасности. Способность Москвы продвигать свои условия и свое видение этой архитектуры, а также возможность преобразовать ОДКБ во что-то более работоспособное критически зависит от того, какие выводы будут сделаны партнерами по этому блоку из событий на Украине и как эти события повлияют на авторитет России в качестве военного лидера ОДКБ.
Наиболее перспективно развитие военного присутствия, направленного на реализацию актуальных политических и экономических задач Москвы за рубежом (как это было сделано в Сирии), однако в настоящее время говорить о возможности развертывания новых баз сложно из-за отсутствия средств, уходящих на специальную военную операцию, и в силу выжидательной позиции, занятой рядом потенциальных партнеров России. Кроме того, свою долю неопределенности вносит и развитие международного финансово-экономического кризиса, который неизбежно скажется на возможностях и перспективах многих стран и целых регионов, не исключая и нынешних лидеров мировой экономики. Поэтому обсуждать многолетние перспективы российского военного присутствия за рубежом сейчас столь же уместно, как перспективы Британской империи в 1940 году, – для того чтобы они стали яснее, текущий процесс должен завершиться.