Римас Туминас: наша жизнь – комедия

Режиссёра Римаса Туминаса уже нет в московском театре им. Евгения Вахтангова, который он, можно сказать, возродил из праха, нет его и в вильнюсском Малом театре, которого, если бы не он, не было бы вообще, и ко времени появления этого интервью в газете «Vakaro žinios» и на сайте respublika.lt след его в Литве, как говорится, уже простыл.

Р.Туминас снова уехал в Израиль, где ему предстоит не только «настроить регистры» год назад поставленного в Тель-Авиве спектакля «Анна Каренина», но и перенести операцию и другие лечебные процедуры.

Один из наиболее выдающихся литовских режиссёров, как известно, стал первой мишенью свирепствующей сегодня культуры отторжения (cancel), регалии знаменосца которой в Литве, как выразилась автор интервью Дануте Шепетите, по праву следовало бы доверить министру культуры Симонасу Кайрису. По его требованию Малый театр расторгнул трудовой договор со своим основателем.

Перед отъездом в Израиль Р.Туминас дал эксклюзивное интервью газете «Vakaro žinios», которое, как уверены в редакции газеты «Обзор», будет наверняка интересно и нашим читателям, и не только в Литве. Поэтому «Обзор» и перевёл упомянутую беседу на русский язык.

● ● ●

- Осенью 2021 года в Москве во время генеральной репетиции «Войны и мира» вы стояли на сцене рядом с канистрой с бензином, держа в руке спичку. Предчувствие художника говорило, что война будет?

• Вся постановка спектакля была пронизана этим предчувствием, с которым мы, литовцы, жили не один год не прекращающихся перестрелок на Донбассе. Понимали, что происходит, знали, что назревает, поэтому думали о будущем с тревогой. В России этой опасности ни знали, ни переживали. После нападения России на Украину, на мои слова о том, что идёт война, ответили, что я ошибаюсь, что это отнюдь не война, этого не может быть, это всего лишь военная операция.

- Всё не было повода у вас спросить, почему вы не защищались, когда министр культуры выдвинул вам ультиматум? Когда у вас обнаружили онкологию, вы сказали, что бороться не будете, а только не сдадитесь. То же самое решили и относительно политических нападок? Не хотели становиться заложником?

• Нас всех шокировало начало войны, но в головах у некоторых из-за этого возник пожар, воспалился мозг, и они, почувствовав себя истинными борцами, бросились искать врагов, скоропалительно их оценивать и атаковать. И в первый, и во второй день мне много раз звонили корреспонденты разных изданий, спрашивали, как я реагирую на начавшиеся события и что собираюсь делать. Я отвечал, что придётся эвакуироваться.

Спрашивали, когда – сегодня, завтра? Торопили с отъездом, потому что, если ты задерживаешься ещё на день, другой, ты уже приспособленец, коллаборационист. Я был в очень непростой ситуации, нужно было прервать лечение, перенести процедуры в Вильнюс, выполнить все связанные с этим формальности, но это никого не волновало. Три дня продолжалась эта чехарда, на четвёртый день, уладив дела, я уехал.

Разумеется, я уже знал, что, если Туминас вернётся в Малый театр, министр его уничтожит, а, если уйдёт, театр оставят в покое. Пожалуйста, раз только в этом дело, с меня шляпа не упадёт, если уйду. И ушёл.

– Почти в одночасье вы лишились обоих театров…

– За неделю: сначала Вахтанговского, через несколько дней, по возвращении – и Малого. Они мне создали изумительный финал биографии. Для завершения судьбы настоящего, непонятого художника не хватает только «умер в одиночестве и нищете»…

Но пока ещё придется подождать, пока есть работа за рубежом. Театры Венгрии, Греции, Англии и других стран, от приглашений которых поставить спектакли я отказывался, не теряя надежды, сказали, что война им меня вернула.

Из Израиля поеду в Венецию, где в начале прошлого года поставил «Привидения» Г.Ибсена, их гастроли в Милане закончились с большим триумфом.

Пока я в Израиле, в Венеции над другим спектаклем начнёт работать моя дочь режиссёр Габриэле Туминайте, потом присоединюсь и я. Премьера намечена на конец апреля.

Затем, вероятно, будет Грузия, куда мой друг и коллега Роберт Стуруа, один из ярчайших моих кумиров, как и Эфрос, Стрелер, Товстоногов, приглашает меня в качестве режиссёра, ближе к осени буду ставить «Сирано де Бержерака» в Израиле, а летом следующего года буду работать в Эпидавре.

– Половина репертуара Вахтанговского театра – ваши художественно сильные спектакли. Без них была бы катастрофа?

– Они являются собственностью театра, запретить их показывать я не могу. Скажу откровенно, и это мнение не только моё, но и многих людей - и покинувших Россию, и оставшихся в ней, что снятие этих спектаклей для театра обернулось бы полным крахом. Поэтому мои спектакли не снимают, только замалёвывают чёрной краской фамилию на афишах, создавая тем самым ещё большую интригу.

В России осталось немало друзей, которых я действительно люблю и уважаю, и никогда от них не откажусь. Я разговариваю с ними, поддерживаю связь со светлыми людьми. Где-то запустили пост, что Туминас ещё работает удалённо, репетирует, но это неправда. Дать совет тем, кто этого заслуживает, я, разумеется, не отказываюсь.

– Какие ветра веют сегодня в Малом театре, большинство актёров которого – ваши ученики? Вы по-прежнему в нём персона нон грата? Ничего не планируете поставить?

– Актёров я очень люблю, чувствую их уважение, они пишут, звонят, преследуют; я испытал удовольствие, вновь их увидев. Обновили материал «Мадагаскара», чтобы он звучал актуальнее и интереснее. Эти два замечательных репетиционных дня нас вновь соединили, мы ощутили прелесть игры, совместного пребывания в театре, и я на секунду почувствовал, что снова дома, что у меня есть дом. Я ещё нахожусь там, мне там ещё приятно, но я не тороплюсь.

Зная, что времени мне отмерено немного, всё равно не тороплюсь, с актёрами мы встречаемся каждую неделю и обсуждаем, что сегодня нужно и интересно, но официальная позиция не то чтобы причиняла мне боль – мне жаль, обидно, что в культуре так много глупости, невежества, серости, дефицита культуры…

– Если у каждого времени свой герой, то, каков он, по вашему мнению, сегодня?

– Тот же самый хам, сейчас их время. Они сейчас застрельщики акций, они спасают не только Украину, Литву, спасают весь мир, непременно устраивая из этого шоу. Разумеется, надо поддерживать то, что нуждается в поддержке, но мне хочется спросить у этих красавцев-глашатаев, у этих молодых людей, которые придумывают разные акции спасения, преподнося их в театрализованной форме, а где их внимание, где их инициатива по поддержке протестующих возле здания Сейма работников сельского хозяйства? Их тут и в помине нет, потому что акция в поддержку протестующих не удостоилась бы такого внимания телевидения и информационных каналов.

Сейчас время бумажных, мнимых героев…

Поэтому сейчас нужно говорить не с живыми, а с мёртвыми, потому что с живыми говорить скучно…

Господа, очень скучно жить, всё одно и то же, правда. Поверьте, одно и то же. Была вторая, была первая мировые войны, сейчас идёт война, и потом будет война, а между этими войнами будут парламенты, со своей грызнёй, будут бесконечные конфликты общественных и личных интересов, коррупция, которая никогда не прекратится, словом, ничего нового…

– Это как-то влияет на наш театр?

– Тенденция к обсуждению на сцене острых социальных проблем (будем лечить людей от недостатков, злых накажем, невиновных оправдаем) вызывает лёгкую улыбку, поскольку результат известен. Театры этим едва ли не гордятся, конкурируя друг с другом, кто лучше в этих проблемах разберётся, но это будут всего лишь документальные, художественно-публицистические спектакли со множеством видеоматериалов и инсталляций – театру больше не нужны ни человек, ни режиссура, ни искусство.

– Вы не раз говорили, что нужно играть для Неба. Для кого играет такой театр?

– Сейчас играют для приятеля, для своих, остающихся всё в том же замкнутом круге. Знаете, когда элита, не критики, а элита – писатели, художники, композиторы, режиссёры – делились мыслями о жизни и театре, они, хочешь не хочешь, оказывали влияние на менталитет общества. Они были истинными ценителями театра, знающими, как соединить Небо с Землёй, они раскрывали проблематику, пути, которые ведут к человеку, а от человека к Богу… Таким было действие элитарной культуры.

– Куда они делись сегодня?

– Ушли, исчезли, умерли, стали не нужны. Сейчас торжествуют поколение денег, глашатаи, эти застрельщики акций, а в театрах преобладают не спектакли, а проекты, проекты…

Мне очень жаль, что война прервала моё основное направление в театре, когда уже удалось нащупать метод поиска человека, когда я уже понял, какими средствами можно раскрыть человека, отношения людей и их глубинные переживания, судьбы, историю. И как зрителя хотя бы на секунду заставить поверить, что существует вечность, что, возможно, смерти нет.

Эта доля секунды и есть смысл пребывания человека в театре.

Это всё равно, что увидеть красоту в искалеченном, поруганном или морально растоптанном человеке. Путь к человеку долгий, но такой благородный и интересный. Бесконечно интересный, открывающийся настоящим театром, переживающим человеческие проблемы, не поучающим, не указывающим, не ставящим вопросы и даже не пытающимся ответить на вопросы, а находящимся в этой жизни, которая и называется комедией. Мы живём в комедии, сама наша жизнь – комедия.

Я жду только одного – пришельцев. Когда они придут, мы зажмуримся и почувствуем, что нам очень-очень стыдно за свою жизнь: что мы натворили и что творим. Я жду их, а пока жду, всегда ищу Третьего, который, как говорится в Евангелии, всегда присутствует там, где собираются двое. Вот для этого Третьего я и хочу играть, ему нужно посвятить себя, а это требует подлинной самоотдачи, интеллекта, для этого нужно учиться, быть интересным.

Выходит актёр на сцену, и я вижу, какой он человек, интересный или нет. Неинтересный. Когда вокруг столько лжи и обмана, только отмежевавшись и можно уцелеть, а театр, этот загадочный чёрный ящичек, и есть то место, где все мы могли бы стать пришельцами, неловко почувствовав себя из-за той или иной своей жизни…

– Трудная задача, если учесть, что культура всегда капитулирует перед агрессией, хамством, тщеславием.

– Да, да, она отступает, она не борется, она не умеет бороться, бороться нужно за неё, а она бороться не будет. Она отступает и оставляет тебя, чтобы ты окончательно отупел или уже действительно превратился в шута в политике и в жизни.

Культура бороться не будет, к ней нужно идти, приманить её, быть ею, ею идти. Долог путь до человека, очень долог, и нет ничего интереснее, чем изучение жизни человека, его истории, явлений жизни, причин, при этом глубоко сочувствуя человеку, который родился неизвестно для чего, скорее всего, для страданий, но все мы, словно сговорившись, постоянно желаем друг другу счастья, точно зная, что его нет и что мы играем в игры жизни.

– Вы напомнили ситуацию, о которой рассказывали много лет назад: сидя в кресле у зубного врача, вы увидели на улице пожилую женщину с тяжёлой сумкой…

– До этого я думал, что вот сейчас мне будет больно, а увидев её, подумал, кому же больнее: мне, молодому, или ей; ей же всю жизнь больно… И не почувствовал боли, когда мне сверлили зуб, а в те времена сверлили ой-ёй-ёй…

– А если бы сегодня, будучи преданным, проданным, без вины осуждённым, вы увидели такую картину? Подумали бы то же самое: ей тяжелей?

– Тяжелей. Всё-таки тяжелей, ибо тебе ещё ведом свет счастья и радости. Неважно, что он тебя не коснулся, не посетил, но ты понимаешь, что он где-то есть. Поэтому сочувствующий взгляд и остаётся горемычному человеку, и имени-то которого, наверное, никто не вспомнит. Наконец, Третий увидит и твою боль. Увидит, что тебе больно.

– Вы всё время говорите о пути к человеку: путь к человеку и путь к Третьему, то есть к Богу – это одно и то же?

– Если к человеку, то по пути к Богу. Отражение, проводник – человек, только через человека проходит путь во Вселенную. Не дойдём, не важно, важно идти…

– Как вы говорите, на праздник?

– Может, он уже закончился, а, может, уехал в другой город, может, его вообще нет. Человек должен землю рыть, должен придумать себе жизнь, а те, кому не хватает элементарного творческого воображения или оно вообще не дано, вот они-то и есть разрушители нашей жизни, настоящие предатели, они не идут к человеку, а отворачиваются от человека. Идут от человека, надеются стать вожаками, но кто за такими пойдёт? Верят, что пойдут, но в конце жизни оглянутся и увидят, что путь пуст, никто не идёт следом. Потом в этой пустыне и умрут.